Мы звонили, сэр, но она — старая и глухая, а постояльцев, наверное, нет сейчас. Она так и не поняла, чего мы хотим, а потом уже не выходила.
Помощник комиссара посмотрел на калитку, вернее — на туман. Рядом маячило темное пятно. Наверное, констебль.
А может быть, Пьювитт. Он пощупал калитку, — вне всякого сомнения, это была именно она. С полминуты он пытался вспомнить страницу адресной книги. Что за черт! Между кондитерской Мерчисона и домом миссис Торогуд обязана стоять аптека Димитрия Лавродопулоса.
— Вы пробовали говорить с кондитером? — спросил в туман помощник комиссара.
Ему ответил голос Пьювитта.
— Да, сэр. Он говорил с нами из окна, со второго этажа. К дверям не вышел Сказал, что знает, кто тут шастает в тумане по вечерам. Он поклялся, что эти два окна — его, а рядом — аптека. Только мы ее не нашли.
— Наверное, она просто за углом, — предположил помощник комиссара.
— Да, сэр, само собой, сэр, — подхватил Пьювитт. — Конечно, за углом, где же ей еще быть?
Однако его начальник не был так уж в этом уверен.
Мир трещал по швам. Все куда-то исчезало. Герцог с Морнингтоном (кто бы он ни был) не явились домой, а Персиммонс с архидиаконом, наоборот, ушли из дома. Теперь вот какая-то корова слизнула целый дом. Помощник комиссара вернулся к началу кондитерской и медленно, почти прижимаясь к стене, двинулся вперед. По обе стороны двери, в витринах, он различил коврижки, булочки и пироги с вареньем. Ну вот, подумал он, значит дальше будет аптека. Но за витриной кондитера и футом шершавой стены его вновь поджидала железная калитка.
Адресная книга вместе с полковником Коннерсом определенно свихнулись, другого объяснения нет. Наверное, Лавродопулос уехал, а кондитер занял его лавку. Но ведь они разговаривали с полковником Коннерсом в понедельник, а сегодня — четверг. Не получается. К тому же кондитер определенно пообещал: рядом — аптека. Помощник комиссара потрогал стену. Да, вот здесь она и должна быть.
— Как вам это нравится, Пьювитт? — спросил он.
— Никак не нравится, сэр, — отозвался тот из тумана. — Тут какая-то ошибка, но мне все равно не нравится.
Нельзя так.
— Не дьявол же ее утащил, — сказал помощник комиссара и тут же вспомнил о Библии, которую они с Колхауном смотрели сегодня утром. Он в раздражении стукнул кулаком по стене. — Эта чертова аптека должна быть здесь! — Но никакой аптеки на улице не было.
Они все еще стояли тесной кучкой возле стены, когда земля у них под ногами ощутимо вздрогнула. Пьювитт и констебль вскрикнули. Мостовую трясло.
— Господи! — возопил помощник комиссара. — Да что же это творится на свете? Эй, Пьювитт, вы здесь? — Рядом с ним никого не было. Откуда-то издали донеслось невнятное восклицание, и помощник комиссара испуганно оглянулся. Земля под ним снова содрогнулась, налетел сильный порыв ветра и ударил в лицо. Помощник комиссара с трудом удержался на ногах, протер глаза и увидел, что туман исчез, а прямо перед ним стоит незнакомый человек и за спиной у него тускло светятся окна пропавшей аптеки. Незнакомец шагнул к нему.
— Я — Грегори Персиммонс, — глухим голосом произнес он. — Я хочу сделать заявление для полиции. Я убил человека.
Глава 17
Живые и мертвые
В то утро, когда инспектор Колхаун обсуждал с начальством убийство Петтисона, архидиакон Кастра Парвулорум занимался у себя в кабинете приходскими делами. Пожалуй, он ждал звонка от Морнингтона, но не особенно на него рассчитывал. Позже архидиакон намеревался зайти к миссис Рекстоу и поинтересоваться, как идут дела. Его не мучили подозрения, так занимавшие герцога и Морнингтона. Он считал свое участие в событиях последних дней законченным, однако был готов действовать и дальше, если потребуют обстоятельства. Тогда, в гостиной Калли, столкнувшись с герцогом, архидиакон пропустил самый интересный момент и теперь пребывал в твердой уверенности, что врач из Лондона действительно сумел прекратить страдания больной либо гипнозом, либо каким-то другим способом. Маниакальное желание Манассии обладать Граалем представлялось архидиакону не более предосудительным, чем подобное же стремление Персиммонса, но в конце концов, это — их дело. Разговор с человеком в сером он живо хранил в сердце и не раз вспоминал, но и здесь не видел необходимости действовать, положившись всецело на волю Творца.
Архидиакон обдумывал проект воскресной школы. Она была для него обузой, но мамаши деревенских детишек все равно не отстанут, и рано или поздно школу придется организовывать. Он напоминал самому себе: «Паси агнцев Моих», — но далеко не был уверен, что Спаситель имел в виду воскресные школы. Хотя, думал он, даже такую вещь, как воскресная школа, Господу под силу обратить во благо.
В дверях появилась экономка.
— К вам мистер Персиммонс, сэр, — сказала она. — Говорит, хотел бы повидаться с вами, если у вас найдется время. По-моему, он насчет праздника. Ну, праздник Урожая, — понизив голос, предположила она.
— Неужели? — задумчиво произнес архидиакон, но тут до него дошло. — Неужели! — воскликнул он.
«От этого Персиммонса совершенно житья не стало», — думал он, спускаясь вниз. Грегори встретил его улыбкой.
— Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас, — сказал он, — но меня попросили доставить это письмо лично вам, убедиться, что вы его получили, и спросить, не будет ли ответа. Прошу.
Архидиакон блеснул на него очками, словно маленькими ледяными озерами, и взял письмо. Он прочитал текст раз, другой, третий и посмотрел на Персиммонса. Тот с равнодушным видом разглядывал сад за открытой дверью.
— «Сигона, царя Аморрейского, и Ога, царя Васаиского…» — пробормотал про себя архидиакон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74