– Куда мы едем? – спросила она шофера, усаживаясь рядом с ним. Он был мексиканцем. Она подумала, что это хороший знак.
– Мы едем в восточный Лос-Анджелес, леди, – сказал он, трогаясь с места. Интересно, подумала она, он знает мой титул или же просто так назвал ее «леди». Он перегнулся через нее, чтобы нажать на кнопку запора под стеклом дверцы. – Это не лучшая часть города.
– Не сомневаюсь в этом, – пробормотала она.
Они, казалось, без конца ехали по раскаленным бульварам, пыльным улицам, мимо магазинчиков, автомобильных кладбищ, закусочных. У нее было впечатление, что на каждом углу расположено по бензоколонке. От жары косметика стекала по лицу. Небо было лазурно-синим.
К тому времени, когда они добрались до мастерских, Маккензи была едва жива от жары. Нигде не было никаких указателей, что мастерские принадлежат фирме «Голд!». Снаружи грязное, обшарпанное здание походило на большой заброшенный склад. Ее провели внутрь – в душный, неряшливый кабинет управляющего.
– Приветствуем вас в Лос-Анджелесе! – поздоровался он, поднимаясь со своего места и с улыбкой протянув ей руку. Его имя – Энжел Флорес – было обозначено на табличке, прибитой на двери кабинета.
– Привет! – Маккензи пожала ему руку. – У вас не найдется водички? – с трудом прохрипела она, увидев бачок в углу. Он протянул ей бумажный стаканчик, она осушила его, потом еще один, за ним еще.
– О Боже, я просто умирала от жажды! – наконец смогла произнести она.
Она коснулась его руки, и он вздрогнул. Это был суховатый, нервный, маленький темноволосый мексиканец с настороженным взглядом. Он отпустил шофера, что-то быстро сказав ему по-испански.
– Садитесь, пожалуйста! – предложил он ей, указывая на пыльный жесткий стул, и Маккензи просто рухнула на него. – Вы нам оказали большую честь, приехав сюда!
– Оставьте, пожалуйста, – отмахнулась она. – Мне следовало бы сюда приехать еще несколько месяцев назад. Для того, чтобы все увидеть самой. Я чувствую себя виноватой. А вы знали, что я сегодня буду у вас?
Он кивнул.
– Мистер Реджи… он мне вчера позвонил. Домой. Очень поздно. Он сказал, что вы приезжаете. Мы рады видеть вас в Лос-Анджелесе!
– Благодарю вас, – ответила она.
Очевидно, ее мать сообщила брату. Она не сводила с него глаз и старалась прийти в себя от жары. Он тоже смотрел на нее, не зная, что ему делать.
– Сколько у вас здесь рабочих? – наконец спросила она.
– Сто двадцать, – ответил он. Она встала.
– Пойдемте…
Энжел Флорес с гордостью повел ее к цехам. Проходя бесконечными грязными коридорами, Маккензи слышала, как где-то плачут дети. Дверь в цех, сотрясавшийся от шума машин, была широко открыта. Маккензи заглянула внутрь. В помещении стояла страшная духота от испарений сгрудившихся тел и нагретых машин. Она все же заставила себя войти. Основная часть рабочих были женщины – сто двадцать человек, набитых в помещение вместе с работающими швейными машинами и столами для раскроя ткани. В углу находился большой манеж для малышей, почти все дети кричали, у всех были мокрые носы, и их крик еще больше усиливал шум в цехе. Девушки-мексиканки одна за другой поворачивали головы, чтобы взглянуть на посетительницу, их черные глаза светились любопытством, лбы блестели от пота. От манежа шел сильный запах мочи и экскрементов, и Маккензи изо всех сил старалась сдержать тошноту. Задыхаясь от вони и жары, она прошла по проходу несколько метров и остановилась.
Она посмотрела на окна, которые были раскрыты настежь, но воздух в помещении практически не освежался. Она обернулась к Флоресу и спросила:
– Разве у вас нет вентиляторов? Флорес беспомощно пожал плечами.
– Да, здесь жарко, очень жарко. – Он улыбнулся.
– Здесь просто невыносимо! – воскликнула Маккензи.
Она жестом показала, что хочет обойти все помещение, и Флорес, расталкивая глазеющих женщин, повел ее по проходам, она шла и улыбалась швеям.
Одни улыбались ей в ответ, другие смотрели с испугом или робостью, а некоторые – просто безо всякого выражения. Шум машин был настолько силен, что отдавался во всем теле, он был просто непереносим для человеческого уха.
Она прошла еще несколько рядов, но тут ее качнуло, и она огляделась в поисках стула. Добродушная пожилая работница встала и уступила Маккензи свою деревянную табуретку.
Маккензи хватала ртом воздух, обмахиваясь рукой.
– У вас не найдется воды? – спросила она.
Ей подали чью-то фляжку с остатками кока-колы, и она с благодарностью сделала несколько глотков. Она заметила, что женщина, уступившая ей место, стоя, продолжала строчить брюки. Все, что они здесь шили, было ей знакомо, она сама придумала всю эту одежду.
– Сколько платят этим людям? – спросила она управляющего.
– Как обычно.
– И сколько это?
– Пятьдесят центов в час.
– Это ужасно! И сколько часов в неделю они работают? Послушайте, нельзя ли прекратить работу на минутку, мне бы хотелось поговорить с ними?
– Им необходимо выполнить свою норму, леди. Если вы их остановите, они потеряют деньги.
– Хорошо, я поговорю с ними, пока они работают. Помогите мне подняться. – Она оперлась на его руку и влезла на табурет, стараясь жестами привлечь к себе внимание. – Они знают, кто я? – спросила она у управляющего.
Он по-испански сказала им, что к ним пришла дама, которая придумывает эту одежду.
– Привет! – закричала Маккензи. – Послушайте меня! Эгей! Я – Маккензи Брайерли. Раньше я была Маккензи Голд. Я придумываю эту одежду. Я из Нью-Йорка.
Я специально приехала, чтобы увидеть вас. Чтобы показать вам, что кто-то в администрации проявляет о вас заботу!
Кто-то закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175