- подумал Коваль. Того и гляди еще "гражданином начальником" назовет, хотя вроде ни в колонии, ни под судом не была..."
- Да, немного странный он был в последнее время, - медленно проговорила Кульбачка. - Придет, бывало, на колоду сядет и молчит. И час, и другой... Как только его из бригады не погнали!.. Работал, говорят, хорошо... Пока не сморила проклятущая горилка... Но не буянил и песен не пел, один лишь раз помню, когда Микола - шофер наш - сказал что-то о Марии, Иван бросился на него с бутылкой.
- А что этот Микола сказал о Марии? - заинтересовался Коваль.
- Уже и не припомню толком хорошо... В начале лета, перед сенокосом это было... Пришел, значит, и уселся на дубки. А тут Микола с дружком на мотоцикле подкатили, выпивать стали. Иван сидел, сидел и вдруг как сорвется с места - и ко мне. "Наливай!" - кричит. Выпил стакан, еще требует. Я ему: "Ты же непьющий, жара, долго ли до греха". А он свое: "Наливай, я деньги плачу". Что мне деньги, я и без его рублей план выполняю. Но вижу, горе у человека. Взяла грех на душу. Налила еще стакан. Немного и времени прошло, как слышу - шум, крик. Выглянула: Микола с Иваном - как петухи.
- Как фамилия Миколы?
- Да Гоглюватый же, шофер наш.
- А дружок его?
- Карасик Андрей. Ни богу свечка, ни черту кочерга.
- А что дальше было?
- Да ничего такого. "Врешь! - кричит Иван. - Убью!" - кричит. А Микола ему: "Дурак ты старый. Говорю, сам не видел, врать не буду, слух идет. И вообще плевал я на твою Маруську с Лагутой и на тебя тоже!" Тут Карасик вступился. "Все брехня, - говорит. - Лагута тоже старый, лысый, на черта он ей". А Микола сдуру возьми и скажи: "Может, Маруська подтоптанных любит!" После этих слов Карасик уже не знал, как их и растащить. С того дня Иван и повадился гостить у моего ларька и все Лагуту клял... Любил он Марию, ничего не скажешь. Пускай калека, а все же на двадцать годков моложе. С лица хоть воду пей, и тихая, и кроткая.
- А Лагута что же?
- Человек божий. И я в муки Христовы верю, да не так твердо. Мирскими делами не гнушаюсь. Живу, как все трудящиеся. И грехи у меня есть, вздохнула Ганна. - Прости меня, боже! А брат Петро был один на всю Вербивку. Да что там наша Вербивка! Есть ли где еще другой такой праведный человек! Бывает, слушаешь его и диву даешься: вера такая, что словно и не по земле он с ней ступает, а над нами парит. Потому и ремесло себе Христово взял - плотником был...
- Значит, безгрешный?
Кульбачка только руками развела.
- А вы грешница? - улыбнулся Коваль.
В глазах Ганны мелькнуло удивление - неужели подполковник заигрывает с ней? Она опустила глаза, но Коваль мог поклясться, что в последнее мгновение в них блеснуло и обычное лукавство.
- И чего это убили Лагуту? - как бы размышляя вслух, произнес Коваль.
- Понятно, из-за ревностей сатанинских.
- Ревновать к такому святому человеку? Да и не молодой он был...
- С пьяных глаз и по дурости всякое бывает, - нашлась Кульбачка. Иван, он ведь контуженый. Кто знает, что ему в голову взбрело. Люди, возможно, и набрехали на Марию. Вот и на меня разное говорят, жалобы пишут...
- Хорошо, - перебил ее Коваль. - Вы говорили участковому, что видели, как Чепиков в нетрезвом состоянии уронил возле дубков пистолет, а потом поднял и скова спрятал его за пояс.
Кульбачка кивнула.
- Может, он уронил какую-нибудь другую вещь, кошелек, например?
- Какой кошелек? Для денег у людей карманы есть. - Она свысока посмотрела на Коваля: надо же, не знает таких пустяков! - Револьвер, говорю, обронил. Парабел.
- Вы знаете системы оружия?
- Парабелов этих немцы здесь как мусор набросали.
- У вас хорошее зрение?
- Нитку в иголку вдеваю.
- Где вы стояли, когда Чепиков уронил пистолет?
- За прилавком.
- А расстояние какое до дубков?
- Да рядом. Через дорогу.
Коваль решил, что нужно будет поручить Бреусу провести эксперимент. Кульбачка его больше не интересовала.
- Хорошо. Можете идти. Когда понадобитесь - вызовем.
Он поднялся, подошел к открытому окну и невольно потянулся. Высокого роста, он чуть не касался головой потолка. Обернувшись, увидел, что Кульбачка все еще стоит посреди комнаты.
- Тетрадь, товарищ подполковник? - жалобно произнесла она. - Как же я без нее долги соберу?.. Деньги не мои - государственные. Люди потребсоюзу задолжали, - выложила она свой последний козырь.
Коваль еле сдержался, чтобы не улыбнуться.
- Боюсь, что это вы задолжали людям. Разберемся.
Кульбачка, недовольная, направилась к двери.
VI
На правом берегу Роси громоздились скалы, виднелись поросшие лесом холмы. За ними открывалась широкая волнистая долина с пожелтевшей стерней. Кое-где уже начали поднимать зябь, и к горизонту тянулись черные широкие полосы вспаханной земли. Бежавшая в сторону Вербивки серая лента щебенистой дороги через десяток километров снова метнулась к Роси.
Мотор гудел ровно, мощный газик не то чтобы резво, но как-то весело взбегал на взгорки и скатывался вниз, и дорога немного укачивала.
"Так гибнут семьи... Так гибнут семьи..." - эта странная мысль, словно въедливая муха, не давала покоя Ковалю. Он должен был вспомнить, где слышал эту фразу. И вспомнил, что читал у Геродота. В его "Истории". Впрочем, там сказано о государствах. "Так гибнут государства". А семья? Ячейка государства. Его самая маленькая клеточка. Как в живом организме...
Мимо проносились поля, островки деревьев, они оставались позади, исчезали из виду.
А все же как строить эту семью, чтобы она не погибла?.. Ружена не знает его адреса, но она могла позвонить Наталке. Раньше звонила... Но при чем здесь Ружена? Главное сейчас: кто стрелял? Если Чепиков, то почему он стрелял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76