На теле Рэт-
четта обнаружено двенадцать ножевых ран. И тут прояснилось еще одно обс-
тоятельство, не дававшее мне покоя: почему сейчас, в мертвый сезон, ва-
гон СТАМБУЛ - КАЛЕ полон?
Рэтчетту удалось избегнуть расплаты за свое преступление в Америке,
хотя его вина была доказана. И я представил себе самостийный суд присяж-
ных из двенадцати человек, которые приговорили Рэтчетта к смерти и вы-
нуждены были сами привести приговор в исполнение. После этого все стало
на свои места.
Дело это представилось мне в виде мозаики, где каждое лицо занимало
отведенное ему место. Все было задумано так, что, если подозрение падало
на кого-нибудь одного, показания остальных доказывали бы его непричаст-
ность и запутывали следствие. Показания Хардмана были необходимы на тот
случай, если в преступлении заподозрят какого-нибудь чужака, который не
сможет доказать свое алиби. Пассажиры вагона СТАМБУЛ - КАЛЕ никакой
опасности не подвергались Мельчайшие детали их показаний были заранее
разработаны. Преступление напоминало хитроумную головоломку, сработанную
с таким расчетом, что, чем больше мы узнавали, тем больше усложнялась
разгадка. Как уже заметил мсье Бук, дело это невероятное. Но ведь именно
такое впечатление оно и должно было производить.
Объясняет ли эта версия все? Да, объясняет. Она объясняет характер
ранений, потому что они наносились разными лицами. Объясняет подложные
письма с угрозами, подложные, потому что они были написаны лишь для то-
го, чтобы предъявить их следствию. Вместе с тем письма, в которых Рэт-
четта предупреждали о том, что его ждет, несомненно, существовали, но
Маккуин их уничтожил и заменил подложными.
Объясняет она и рассказ Хардмана о том, как Рэтчетт нанял его на
службу, - от начала до конца вымышленный; описание мифического врага -
"темноволосого мужчины невысокого роста с писклявым голосом" - весьма
удобное описание, потому что оно не подходит ни к одному из проводников
и может быть легко отнесено как к мужчине, так и к женщине.
Выбор кинжала в качестве орудия убийства может поначалу удивить, но
по зрелом размышлении убеждаешься, что в данных обстоятельствах это вы-
бор вполне оправданный. Кинжалом может пользоваться и слабый и сильный,
и от него нет шума. Я представляю, хотя могу и ошибиться, что все по
очереди проходили в темное купе Рэтчетта через купе миссис Хаббард и на-
носили по одному удару.
Я думаю, никто из них никогда не узнает, чей удар прикончил Рэтчетта.
Последнее письмо, которое, по-видимому, подложили Рэтчетту на подуш-
ку, сожгли. Не будь улик, указывающих, что убийство имело отношение к
трагедии Армстронгов, не было бы никаких оснований заподозрить кого-ни-
будь из пассажиров. Решили бы, что кто-то проник в вагон, и вдобавок
один, а может, и не один пассажир увидел бы, как "темноволосый мужчина
небольшого роста с писклявым голосом" сошел с поезда в Броде, и ему-то и
приписали бы убийство.
Не знаю точно, что произошло, когда заговорщики обнаружили, что эта
часть их плана сорвалась из-за заносов. Думаю, что, наспех посовещав-
шись, они решили всетаки привести приговор в исполнение. Правда, теперь
могли заподозрить любого из них, но они это предвидели и на такой случай
разработали ряд мер, еще больше запутывающих дело. В купе убитого подб-
росили две так называемые "улики" - одну, ставящую под удар полковника
Арбэтнота (у него было стопроцентное алиби и его знакомство с семьей
Армстронгов было почти невозможно доказать), и вторую - платок, ставящий
под удар княгиню Драгомирову, которая благодаря своему высокому положе-
нию, хрупкости и алиби, которое подтверждали ее горничная и проводник,
практически не подвергалась опасности. А чтобы еще больше запутать, нас
направили по еще одному ложному следу - на сцену выпустили таинственную
женщину в красном кимоно. И тут опять же все было подстроено так, чтобы
я сам убедился в существовании этой женщины. В мою дверь громко постуча-
ли. Я вскочил, выглянул и увидел, как по коридору удаляется красное ки-
моно. Его должны были увидеть такие заслуживающие доверия люди, как мисс
Дебенхэм, проводник и Маккуин. Потом, пока я допрашивал пассажиров в ре-
сторане, какой-то шутник весьма находчиво засунул красное кимоно в мой
чемодан. Чье это кимоно, не знаю. Подозреваю, что оно принадлежит графи-
не Андрени, потому что в ее багаже нашлось лишь изысканное шифоновое
неглиже, которое вряд ли можно использовать как халат.
Когда Маккуин узнал, что клочок письма, которое они так тщательно
сожгли, уцелел и что в нем упоминалось о деле Армстронгов, он тут же со-
общил об этом остальным. Это обстоятельство сразу поставило под угрозу
графиню Андрени, и ее муж поспешил подделать свой паспорт. Тут их во
второй раз постигла неудача. Они договорились все как один отрицать свою
связь с семейством Армстронгов. Им было известно, что я не смогу прове-
рить их показания, и они полагали, что я не буду вникать в детали, разве
что кто-то из них вызовет у меня подозрения.
Осталось рассмотреть еще одну деталь. Если предположить, что я пра-
вильно восстановил картину преступления, - а я верю, что именно так и
есть, - из этого неизбежно следует, что проводник был участником загово-
ра.
Но в таком случае у нас получается не двенадцать присяжных, а тринад-
цать. И вместо обычного вопроса: "Кто из этих людей виновен?" - передо
мной встает вопрос:
"Кто же из этих тринадцати невиновен?" Так вот, кто же этот человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60