-- Болело.
-- А, верно, я уже и забыл... Давайте подождем Рене, поговорим с
ним... я тут подремлю чуть-чуть...
Тони уткнулся в скрещенные на столе руки и обмяк.
Зря я ввязался, с вернувшейся тоской подумал Андрис. Прежнее
чувство -- что все ни к черту -- вернулось и ныло теперь где-то
пониже кадыка. Говорят, там находится душа. Отсюда -- закадычный
друг. За-кадычный. За-душевный. Воспоминания о Петцере отболели,
а сейчас вот опять захотелось, чтобы он побыл немного здесь,
рядом. Такие друзья бывают только раз. И вот... Он долго не мог
простить Хаппе доктора. Потом притупилось. Доктор, подумал он,
еще не понимая, что к чему. В голове будто мигнула сигнальная
лампочка. Тут доктор и там доктор...
Петцер говорил, что... они сидели тогда втроем: он, Андрис и
Хенрик, Хенрик приволок несколько бутылок настоящего рейнвейна,
и доктор, как обычно бывало, пустился в рассуждения -- и вырулил
на тему борьбы с наркотиками. Тогда только что организовался
КБН, и Заген раздавал направо и налево обещания покончить с
безобразием... Все чушь, сказал, морщась, Лео, потому что никто
не знает причин явления, которое этот гипертроф собрался
искоренять. Кроме тебя, конечно? -- поддел Хенрик. Да, сказал
доктор. Кроме меня. Только мне, как обычно, никто не верит. Все
мы: авгуры, оракулы и кассандры -- существа с трагической
судьбой, потому что никто не хочет знать, как все будет на самом
деле, а хочет только, чтобы его успокоили и сказали, что все
будет оч-чень здорово. Ну а все-таки? -- спросил Хенрик. Как там
насчет причин? Насчет причин так: когда-то, очень давно, один из
многочисленных видов обезьян взял да и потерял контакт с
природой. О причинах можно догадаться: скажем, произошло резкое
изменение условий жизни, какая-то климатическая катастрофа. Все
естественные программы функционирования вошли в противоречие с
инстинктом самосохранения и отключились. Теперь любой поступок,
прежде естественный, инстинктивный, требовал от обезьяны
предварительного моделирования его. Сумма этих идеальных моделей
реальных явлений и составила то, что можно назвать человеческим
интеллектом. Обезьяны, а теперь уже -- люди, рождающиеся и
вырастающие в поле общего интеллекта, заражаются им. Он сразу,
мгновенно, блокирует программы естественного поведения. Отсюда у
каждого человека в отдельности и у всего вида в целом возникает
и поддерживается отчуждение от природы. Но программы эти, пусть
и блокированные, продолжают существовать, потому что идут
непосредственно от генов,-- и это вызывает внутренний разлад,
дискомфорт, стремление что-то сделать, чтобы преодолеть
отчуждение. Наиболее распространенным способом преодоления
такого отчуждения является создание предметов второй природы --
предметов, явлений, сутей, над которыми человек властен, которые
он может постичь, которые принадлежат ему. Вся вторая природа --
это, если хотите, мост, который человек в панике громоздит из
подручных материалов, чтобы вернуться в лоно матери-природы...
Не всем хватает творческой работы -- а именно творчество,
созидание позволяет чувствовать, что отчуждение
преодолевается,-- не все имеют одинаковую тягу к преодолению...
люди разные, кому-то достаточно изобразить бабочку, кому-то
нужно штурмовать небо... короче, постоянно идут поиски обходных
путей. Обычно это либо химия, либо так называемые массовые
психозы. Химия бывает двух родов: позволяющая нашим внутренним
образам занять место реального мира -- притом их пластичность
сохраняется или даже усиливается, возникает иллюзия слияния с
миром, то есть иллюзия преодоления отчуждения -- это так
называемые галлюциногены; и разного рода суррогаты химических
агентов положительных эмоций -- здесь мы получаем результат, не
решая задачки. И массовые психозы, буйные и тихие... буйные
заметнее: ловля ведьм, вурдалаков, шпионов... но тихих больше.
Тихие -- это восприятие внешнего мира согласно внутренним
установкам. Чем больше расхождение между внутренней картиной
мира и внешним миром, тем больше работы интеллекту по
преодолению этого расхождения, то есть -- по преодолению
отчуждения; тем большее удовлетворение получается в результате.
Вот вам физиологическая подоплека тоталитаризма. Ну, не только,
возразил Хенрик. А террор? То есть игра на инстинкте
самосохранения. Террором заставляют поверить в государственный
миф, сказал Лео. Поверить истово, вопреки всему. И вот когда эта
вера войдет в общую ментальность, когда с ней начнут рождаться
на свет -- тогда и заработает тот механизм, и все начнут ловить
кайф от того, что не будут замечать, что действительность не
такая, какой должна быть согласно мифу. А самое смешное
начинается, когда по каким-то причинам миф начинает
распадаться... Точно, сказал Хенрик, это ты прав. Но тогда что
же получается: выбор-то не богат? Или тоталитаризм, или
наркотики, или всеобщее творчество на всеобщее благо? Четвертого
не дано? Видимо, да, сказал Лео. Четвертого не дано. Хотя нет,
вру. Дано четвертое. Что именно? -- спросил Хенрик. Достижение
цели, сказал Лео. Истинное слияние с природой. Да? И как же ты
это представляешь? -- спросил Хенрик. Никак, сказал Лео.
Совершенно вне моих способностей и возможностей...
Весело у тебя получается, сказал через минуту Хенрик, глядя
куда-то вдаль поверх бокала. Так весело, что... Не польстить
тщился, сказал Лео, а порадеть о благах духовных. Или ты не рад?
Рад, сказал Хенрик, как же мне теперь не радоваться... Он открыл
еще одну, последнюю бутылку, молча налил себе, молча поднял и
молча выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23