- Я
попытался улыбнуться. - Да, тот самый.
Он кивнул, ничего больше не спрашивая.
- Это очень трудно, - тихо сказал я. - Понимаете, человеческий
мозг не рассчитан на то, что со мной сделали. Ему не хватает каналов
восприятия. Ну, он и выкручивается, как может, превращая запахи в
свет, звук... Иногда и боль. Очень больно, честное слово. А если
просто лишить меня обоняния - я ослепну и оглохну. Все слишком тесно
связано...
- Я верю.
Он ни о чем не просил. И от этого было еще тяжелей.
- Я вернусь в Веллесбергский Центр, - торопливо сказал я. Мне
показалось, что он уже готов уйти. - Я тогда был младше, чем Тимми. А
сейчас, наверное, выдержу... Ведь все равно, что бы я ни делал, моя
дорога туда. И с нее не свернуть, я понимаю.
- Тебе очень трудно?
Я молча кивнул и спросил сам:
- Тимми выдержит год?
- Да. А почему год?
- Не знаю. Просто думаю, что за год успею. Игорь не сможет,
никогда не сможет работать так, как вы - в миллионную долю. Только не
обижайтесь.
- Я не обижаюсь.
- У него характер такой. Ему надо быть или первым, или хотя бы в
первом ряду. Если он не найдет своей дороги, то так всю жизнь и
останется роддэром. Лучшим роддэром в мире. И многим задурит головы,
не со зла, а так... Но это не нужно, роддэры ведь не форма протеста и
не поиск нового пути. Мы - боль. Форма боли в середине двадцать
первого века. Такие, как я, у которых боль внутри, и такие, как Игорь.
Середина, не желающая ей оставаться. А я все верю, что помогу ему
найти свое место.
Мистер Эванс посмотрел мне в глаза. И сказал:
- Теперь я знаю, что ты вернешься в Центр.
Я улыбнулся и сделал шаг к спальне. Попросил:
- Потушите на пять минут свет. Пусть Игорь думает, что мы уходим,
как настоящие роддэры - не прощаясь, тайком.
Мистер Эванс улыбнулся. У него была красивая улыбка, сильная и
добрая. Знаю, что про улыбки так не говорят, но мне она виделась
именно такой.
- Ветра в лицо, роддэр, - сказал он.
Я кивнул. И подумал, что иногда не нужно даже логем, чтобы понять
друг друга.
Мы шли на восток, и солнце медленно выкатывалось нам навстречу.
Игорь насвистывал какую-то мелодию. Сумка с продуктами и всякой
полезной мелочью болталась у него на плече.
- Не обижаешься, что я решил оставить Рыжика? - спросил он меня,
когда дом скрылся из глаз.
Я покачал головой. И вдруг почувствовал, как невидимые пальцы
крепко сжали мою ладонь. Там, в маленькой комнатке на втором этаже,
проснулся Тимми.
Я улыбнулся. И пожал протянутую через холодное утро руку.
ПОЧТИ ВЕСНА
За толстым холодным стеклом умирала зима. Влажные бесформенные
снежинки падали на черную землю клумб, на мокро отблескивающий в свете
фонарей асфальт, на торопливые фигурки прохожих. Вдали, за частоколом
сосен, белыми гребнями рябило море. На Балтике штормило третий день.
Краем глаза я видел мужчину, сидящего метрах в пяти. Уж слишком
старательно он пытался не смотреть на меня...
Когда-то я не любил таких, как он, - нерешительных и настойчивых
одновременно. Их появление означало неизбежные просьбы и не менее
неизбежный отказ. Но сейчас предстоящий разговор не вызывал никаких
эмоций. У мужчины могла быть тысяча причин искать встречи со мной. А у
меня - лишь одна причина находиться в зале ожидания регионального
генетического центра.
Зал был большим - горькая предусмотрительность строителей. Но
обилие модных скульптур из цветного стекла, тропических растений,
тянущихся от пола до прозрачного потолка, огромных аквариумов с яркими
рыбками делало его почти уютным. Тихая музыка глушила голоса, неяркий
свет смазывал лица. Здесь не принято говорить громко, здесь не принято
узнавать знакомых. Тут не плачут от горя и не смеются от радости.
Здесь просто ждут.
- Ваш талон, пожалуйста. - Девушка в зеленой форме подошла к моему
креслу.
Я протянул ей маленький белый прямоугольник. Никаких имен, лишь
десятизначный номер и фотография.
- Ваш результат. - В мою ладонь лег запечатанный конверт с тем же
номером, что на талоне. - Удачи вам.
Я кивнул. Слова девушки - формальность, заученная формула
вежливости. Но как она мне нужна сейчас, удача... Хотя бы чуть-чуть
удачи. Маленький зеленый штампик на листе гербовой бумаги в конверте.
- Спасибо, - вполголоса сказал я. - Спасибо...
И надорвал плотный конверт - осторожно, по самому краю, как делали
до меня миллионы, сотни миллионов людей.
Лист был слишком большим для тех нескольких строчек, которые
отпечатал на нем сегодня утром диагностический компьютер. Да и
немудрено - в толще бумаги запрессовывались пленочные микросхемы,
которые надежнее всех печатей и водяных знаков предотвращали подделку.
Михаил Кобрин, 18 лет.
Соматически здоров.
Экспериментальная мутация на эмбриональной стадии типа ОЛ-63 с
положительными результатами. Генотип-81% чистых, 19% слабонегативных.
Желтый штамп.
Екатерина Новикова, 16 лет. Соматически здорова.
Генотип-67% чистых, 32% слабонегативных, 1% средненегативный.
Желтый штамп.
Взаимная генетическая совместимость:
Совпадение рецессивных негативных генов по типу ЦМ-713.
Абсолютные противопоказания.
Возможность оперативной терапии - 0%.
Красный штамп.
Он стоял ниже - этот самый красный штамп с надписью: "Запрет.
Генетический контроль".
Я сжимал в руках свой приговор, словно собирался разорвать его или
скомкать и кинуть кому-нибудь в лицо. Например, мужчине, который
подходил ко мне с напряженной, сочувственной полуулыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32