Одинокая дорожка выливалась из общего тротуара и сиротливо убегала во тьму под сень невидимых деревьев, чьи густые кроны закрыли от меня половину неба. Только тогда я поняла, какой именно Парк имел ввиду четверть-оборотень.
И знаете, меня "приятнее" всего удивило то, что в такое время в таком огромном парке не совершенно горят фонари. Интересно, это у них только по вторникам или всю неделю темно, как до божественной и весьма лысой лампочки Ильича в России? Экономят, небось, сукины дети, вот чес-слово, экономят! А никто случайно не подумал, что мне никаким местом не улыбается сидеть с таким выродком, как Эдуард, в темноте?!! Не подумал! Вашу ж мать, чтоб у вас в глазах всегда была такая же темень!!!
– Мы почти на месте, - произнёс четверть-оборотень и храбро шагнул во мрак. Наверное, впервые в жизни мне хотелось, чтобы он не перецепился через какую-нибудь бутылку или не поскользнулся на банановой кожуре. В противном случае, как же мы тогда весело загремим костями об асфальт! Непонятно, правда, кому будет веселее: то ли самому асфальту, то ли костям, то ли парочке сидящих на лавочке бомжей.
Впрочем, основную массу здесь присутствующих - насколько позволило мне видеть моё скромненькое, но со вкусом ночное зрение - влюблённые парочки. А никому, случайно, завтра на работу не надо, а? Впрочем, это пять раз не моё дело. Если бы они оставили хоть одну свободную скамейку…
Однако Эдуард неожиданно свернул с аллейки, и я услышала, как высокая густая трава зашуршала под его сапогами. Оттеснённый назад высокими раскидистыми деревьями, очень быстро смолк весь тот шум, который издаёт по ночам мегаполис. Лишь ночные птицы и остатки моей совести, сбившиеся в сверчковый оркестр, заполняли симфонией свежую ночную тишину меж угольных стволов. Запрокинув назад голову, я могла видеть лоскутки звёздного небо, которыми то тут, то там - но по любому очень высоко - лениво помахивали густые ветви.
М-да, не ночь, а сказка. Была на балу нью-металлистов, после двенадцатого удара типа прекрасный принц белых почти коней начал своевольничать и поволок меня в тридесятое царство и решил отправить на седьмое небо. И кажется, не счастьем. Так, унести маразм, это всё и впрямь не смешно! Мало того, что эта скотина таскает меня на руках, как бройлерного цыплёнка, так ещё и в неизвестном направлении. Интересно, что он удумал?… Хотя нет, не говорите мне, я, кажется, и так догадалась.
Утром будут трупы.
Только со временем я прочувствовала всё неудобство своего положения. Мышцы начали отекать, удавка, которой перетянула меня Ким, а так же те силиконовые ремешки, на которых держатся крылья, врезались в тело и наверняка уже оставили мне не одну роскошную ссадину. Папин крест весело бился в декольте то об один, то об другой холмик груди, и вообще, чувствовала я себя паршиво. Точнее, полной дурой, но это уже идентично.
– Куда мы? - не утерпев, всё-таки полюбопытствовала я и приготовилась было услышать ответ типа "На твои похороны, малышка Браун!", но Эдуард ответил:
– Не бойся, амурчик, тут недалеко осталось. Тебе обязательно понравится.
Угу, это из разряда: нравится, не нравится - терпи, моя красавица. Переделаем это на свой лад: коль чего не нравится, пусть кобель удавится. Так-то лучше.
Неожиданно почва под ногами Эдуарда резко пошла вверх и я поняла, что он поднимается на вершину холма. Какого ещё к чертям собачьим холма? Откуда в мегаполисе холмы? Нет, таки надо было получше исследовать этот Парк, лежащий между Чёрными Кварталами и человеческими районами. И какая ленивая муха меня покусала? Побродили бы тут нашей славной пятёркой "Кейни-Киа-Джо-Никита-Майк", пивка попили бы и всё разведали. А сейчас я словно какаду на ликероводочном заводе: нихрена не понятно!
Подъём окончился совершенно неожиданно, и так же быстро я забыла о нём, целиком и полностью увлечённая открывшейся мне картиной. Кажется, я даже как чрезвычайно заинтересованный чем-то ребёнок подалась вперёд, и четверть-оборотень мягко поставил меня на ноги или на то, что от них осталось. Вначале "то" паршивенько так подогнулось, но белокурый парень ловко поддержал меня, а дальше я, отдав ему плащ, покостыляла по траве сама.
Один склон холма заменял головокружительный обрыв, на дне которого сгустился непроглядный ночной мрак, но зато впереди до самого горизонта, в нём и далеко за его пределами лежал город, отчаянно тянущийся к звёздам шпилями своих небоскрёбов. На его взбудораженном теле горели триллионы ярких огоньков, мигали и перемигивались, меняли свои цвета и месторасположение. Будь они поспокойней, и Роман-Сити напоминал бы отражение ночного неба. Несколько иное, более оживлённое, хранящее в себе другие секреты небо. Но такая иллюзия лишь ненавязчивым призраком висела в воздухе и не имела силы лечь на глаза.
Здесь, на довольно открытой вершине, царил ветер. Расправляя свои прохладные крылья, он хищной птицей налетал на меня, но был не в силах остудить тот восторг, что рвался из моего дрожащего от холода тельца, как рвётся из кокона бабочка. Казалось, ещё секунда, и я разлечусь на куски, но выпущу в мир самое чистое, искромётное и прекрасное существо - свою радость.
Наверное, лучший вид открывался только с телевизионной вышки - кстати, вон она, с красным огоньком на вершине - куда как-то раз пробралась наша милая пятёрка. Пробралась - это потому, что в два ночи туда вход воспрещён. Но таким сволочам как мы закон не писан, и распитие пива на смотрительной площадке нам запомнилось надолго. А каким кайфом выявилось разбрасывание пакетов с водой! Мы специально притащили их с собой целую охапку, а потом бегали в туалет и под руководством Джо, смотрящего вниз через бинокль и дающего нам поправку на ветер, отправляли бомбы на людские - и не очень - головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142