– Да, сэр, – ответил я и выключил передатчик, чтобы дед Артур не переспросил, что я имею в виду: «Да, я ведаю, что творю» или «Да, я надеюсь, что ведаю». * * * Если Ставракис заплатил за ковер, находящийся в салоне «Шангри-Ла», пять тысяч фунтов, это значит, что он приобрел вещь, бывшую в употреблении. Первый владелец должен был заплатить как минимум вдвое больше. Пять на девять метров, благородной (бронзовой, темно-зеленой, золотой) окраски, он раскинулся, словно поле зрелой пшеницы. Еще более сильное впечатление от ковра давали ощущения. Ступая по нему, вы словно переходили вброд неглубокую реку. Я никогда в жизни не видел такого шикарного ковра и таких шикарных, закрывавших две трети стен гобеленов. Честно говоря, рядом с ними ковер выглядел дешевой подстилкой.Свободная от гобеленов часть стены была обшита деревом драгоценных пород, гармонично сочетающимся оттенками с изысканным и даже несколько вычурным баром в глубине салона. Банкетки, кресла, табуреты у бара были обтянуты зеленой кожей с тиснением золотом. Я думаю, в Великобритании найдется достаточно людей, которые не в состоянии купить две такие табуретки даже на весь свой годовой доход.Столь же роскошно смотрелись низкие столы кованой меди, разбросанные по салону в поэтическом беспорядке. На сумму, полученную от их продаже, вполне можно было бы прокормить семью из пяти человек в течение года, даже если бы они питались в ресторане гостиницы «Савой».Две картины Сезанна висели слева и две Ренуара – справа. Я не сомневался, что это подлинники. Но все равно в этом салоне такие полотна были ошибкой. Уверен, они бы лучше чувствовали себя на кухне. Я тоже. И Дэвис наверняка бы к нам присоединился.Может быть, дело в том, что наши твидовые пиджаки и супермодные платки на шеях грубо контрастировали с темными галстуками и фраками остальных присутствующих, а может быть, в том, что темы всех разговоров, казалось, были специально подобраны так, чтобы выработать у нас комплекс неполноценности. Психиатрам давно известно, что беседы об акциях, дивидендах и миллионах долларов прибыли всегда оказывают гнетущее впечатление на представителей низших классов. Нас спасало только то, что, во-первых, люди нашей профессии не причисляют себя ни к каким классам, а во-вторых, уже скоро мы убедились, что обмен мнениями на столь возвышенные темы вовсе не имеет целью произвести на нас впечатление – просто для этих людей бизнес был квинтэссенцией существования и, естественно, составлял главную часть их разговоров.Тут были еще двое, кто чувствовал себя явно не в своей тарелке: директор парижского торгового банка Анри Бишар, маленький подвижный человечек с лысым, как колено, черепом, и шотландский адвокат по фамилии Мак-Кольм, большой и грубоватый мужчина. Я не думаю, что они страдали от неловкости больше, чем мы, но по ним это было лучше заметно.Все шло прекрасно. Но что-то было не так. Удачный повод поразмышлять на тему, как по-разному могут отображать действительность различные виды искусства. Если бы по материалам событий, происходящих в эти минуты в салоне «Шангри-Ла», сняли немой фильм, он стал бы гимном роскошной жизни миллионеров. Глубокие кресла приглашали первый раз в жизни по-настоящему расслабиться. Огонь в камине, совершенно лишний в смысле поддержания температурного режим, создавал атмосферу интимности. Улыбающийся Ставракис в роли хлебосольного хозяина. Кельнер в белом кителе, ждущий вашего, достаточно – мысленного, пожелания снова наполнить бокалы. Короче говоря, в немом кино все выглядело бы утонченно и приятно.Но если бы, основываясь на том же самом материале, вместо киносъемок сделать радиопостановку, результат, прямо скажем, был бы совсем другим. Радиослушатели услышали бы сначала звук льющегося в бокалы шампанского, а потом – реплику, вводящую их в атмосферу, полную драматизма и нервозности. Это Ставракис уже не в первый и даже не в третий раз произносил тост, посвященный своей жене:– За твое здоровье, моя дорогая. За то святое, поистине христианское смирение, с каким ты терпишь нашу компанию. Представляю, как тебе трудно, бедненькая, но ты уж потерпи. Авось и тебе воздастся. Не на земле, так на небесах. – В его голосе сквозила непонятная мне неприязнь и даже издевка.Я же, как и все в салоне, не мог глаз отвести от Шарлотты Ставракис. В этом не было ничего удивительного, ведь, кажется, еще вчера вся Европа брала приступом кинотеатры, чтобы увидеть ее на экране. В свой «звездный» период она не была ни особенно молода, ни даже особенно красива. Но это ей совершенно не требовалось, поскольку, в отличие от тех, кому привлекательность заменяет талант, она была действительно великой актрисой.Теперь она выглядела старше. Ее внешность стала менее яркой, а фигура несколько округлилась, и все же мужчины смотрели на нее как лиса на сыр, а вернее, учитывая присутствие Ставракиса, как на виноград.Особенно привлекало ее лицо. Да, теперь это лицо казалось несколько усталым и поблекшим, но это было лицо, привыкшее к жизни – смеху, размышлениям, радости, страданию – и далеко еще не исчерпавшее своего энергетического запаса. Темные глаза заключали в себе мудрость десяти веков и на столько же заглядывали в будущее. В каждой морщинке ее лица было больше привлекательности, чем в мордашках целого батальона сегодняшних девочек, с усердием участвующих в конкурсах красоты. Если бы сюда сейчас впустили штук пятьдесят таких «мисс» и «вице-мисс», вертящих попками и старательно пялящих свои пустые глазенки, я уверен, никто из нас и не взглянул бы на них. Глупо разглядывать репродукцию великого произведения на открытке, если рядом оригинал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90