Я сказал ей, чтобы она оделась (хотя прекрасно знал, что, внезапно уснув, она не успела надеть пижаму) и следовала за мной на берег. Через четверть часа мы прибыли к Хатчисону, а еще через столько же, проследив за тем, чтобы раненым сделали, за неимением гипса, жесткую повязку, и проверив надежность помещения, куда собирались их запереть, я решил, что наконец имею право отдохнуть.Засыпая и блуждая взглядом по потолку и стенам комнаты, больше похожей на кабинет председателя отборочной комиссии провинциальной галереи художеств, я подумал, что, если бы нобелевский комитет кроме обычных ежегодных наград учредил специальную премию за достижения в области продажи недвижимости, ее следовало бы вручить тому, кто умудрился продать эту развалюху, расположенную вдали от всех путей сообщения, но зато в непосредственной близости от цеха разделки акул.Я закрыл глаза, и мне начал сниться дед Артур в образе огромной акулы, требующей от меня тонну рыбьего жира, который я, в свою очередь, должен был добыть на «Шангри-Ла». В эту секунду открылась дверь, зажегся свет и в комнате появилась Шарлотта.– Ради Бога, дайте мне поспать. – Я сделал вид, что не узнал ее.– Вам не стоило гасить здесь свет, – сказала она, не обращая внимания на мои реплики, с улыбкой рассматривая произведения искусства, украшающие стены, как будто целью ее визита были исключительно они.– Эти картины интересуют меня сейчас не больше, чем рисунки на стенах публичного туалета, – ответил я не слишком вежливо. Мне приходилось таращить глаза, иначе они автоматически закрывались. – Послушайте, я устал. Кроме того, женщины давно уже не наносят мне ночных визитов. Я забыл, что нужно при этом чувствовать!Иными словами, обижайся, если хочешь, мне сейчас не до реверансов. Спать хочу!– Если вы боитесь оставаться со мной наедине, позовите кого-нибудь на помощь. Адмирал… дед Артур – в соседней комнате. Можно мне присесть?И она действительно устроилась на краешке моего ложа.Что я мог бы сейчас сказать об этой женщине? Что она была одета в немнущееся белое платье. Что она только что старательно причесалась. И… больше я не знал о ней ничего. Ее лицо и глаза были мне совершенно незнакомы. Лицо, совсем недавно живое и энергичное, превратилось в неподвижную маску, а глаза, знавшие все о жизни и смерти, теперь выражали только печаль и безнадежность. И еще страх. Непонятно. Теперь, когда все заботы легли на плечи мужчин, страх должен был уйти из ее глаз, а он остался, только спрятался поглубже и затаился в тонких горьких морщинках в уголках губ и век.– Вы не доверяете мне, Филипп…– Ну что вы говорите, Шарлотта, – возразил я, – почему я должен не доверять вам?– Перестаньте, я говорю серьезно. Я ведь вижу, что происходит. Вы не хотите отвечать на мои вопросы. Вы вообще не хотите со мной разговаривать. Вы пользуетесь любым предлогом, чтобы не оставаться со мной наедине. За что вы наказываете меня? Чем я заслужила ваше недоверие?– Вы считаете, Шарлотта, что я вам лгу. Ну что ж. Я действительно не святой. Иногда я немного кривлю душой, приукрашивая правду, а иногда мне вообще приходится называть белым серо-бело-малиновое и наоборот. И все же я никогда не смог бы солгать такой женщине, как вы.Я действительно думал именно так. Я не собирался ее обманывать… Разве что это была бы ложь во спасение. Но это – совершенно другое дело.– Почему же, Филипп?– Я вряд ли сумею объяснить все связно. Я мог бы сказать вам, что не в состоянии солгать прекрасной женщине, которую слишком ценю, но вы могли бы тогда возразить, что я специально говорю непонятно, так, чтобы правда все же была вам недоступна. Я мог бы сказать, что никогда не лгу друзьям, но так я мог бы вызвать гнев Шарлотты Ставракис, которая не давала своего согласия на дружбу с профессиональным агентом-убийцей. Вот видите, Шарлотта, я не знаю, что сказать вам. И все же поверьте: я никогда не стану причиной ваших неприятностей и постараюсь, чтобы никто-никто в моем присутствии не стал их причиной… Может быть, вы не верите мне… Может быть, ваше женское чутье объявило забастовку…– О, нет. Оно даже работает сверхурочно… – Ее взгляд был решителен, а лицо непроницаемо. – Я чувствую, – продолжала она, – что, не задумываясь, могу доверить вам даже мою жизнь.– Вы рискуете, мадам, я могу согласиться.– А если я не хочу, чтобы вы отказывались? – Первый раз она взглянула на меня без страха, потом опустила глаза и стала разглядывать свои лежащие на коленях руки. Это продолжалось так долго, что я последовал ее примеру, но, однако, не заметил ни в руках, ни в коленях ничего особенного.– Вы спросили у меня, зачем я пришла… – наконец отозвалась она с улыбкой, которая словно была приклеена на ее лице.– Я знаю, мадам. Вы хотели бы услышать одну историю. Это непросто, мадам. О начале этой истории могут рассказать только несколько человек в мире. А финал знает только один из них. И вы, мадам, обратились по адресу.– Да, – признала она. – Я хочу знать все. Когда я дебютировала в театре, я играла маленькие роли, но всегда понимала, какое значение они имеют для целого спектакля. Это очень важно, иначе я бы ничего не смогла сделать. Здесь я тоже играю совсем небольшую роль, но мне дали текст и показали мизансцены, совершенно не объяснив смысла и содержания пьесы. Я появляюсь на три минуты во втором действии, не зная, что было в первом, и играю несколько эпизодов в третьем акте, не имея понятия, что будет в четвертом. Это унизительно для актрисы. И для женщины.– Вы действительно не знаете, как начиналась эта история?– Честное слово… Можете мне верить…Я поверил ей, поскольку знал, что она действительно говорит правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90