Он разыскал меня и рассказал мне и моим друзьям, что на самом деле происходило в 1970 году. Во времена, о которых речь, возник конфликт между Министерством цветной металлургии и Якутским обкомом партии. На одной из партийных конференций Г. И. Чиряев резко отозвался о старателях, в том числе обо мне. Республиканская прокуратура уловила, чего хотелось партийному руководству. В Алдан поступило указание найти предлог для возбуждения уголовного дела, чтобы артель расформировать, а председателя посадить. С тех пор, куда бы я ни направлялся, даже в отпуск к семье в Пятигорск, за мной повсюду следовали агенты наблюдения. Эту операцию возглавлял министр МВД Якутии генерал-майор Н. Ф. Познухов, а в республиканской прокуратуре – И. П. Шадрин.
Шадрин заставлял Стручкова подписать против меня обвинительное заключение, но тот отказался. «Ничего, – сказал ему Шадрин, – мы найдем прокурора, который подпишет». Под давлением прокуратуры обвинительное заключение подписал заместитель Стручкова, которого впоследствии за это наказали. А Иван Петрович Шадрин (я думаю, не без вмешательства Чиряева) пошел в гору – стал членом Верховного суда России.
Судебная эпопея завершилась в 1971 году, когда история дошла до газеты «Известия». Главный редактор Л. Н. Толкунов, меня совсем не зная, по телефону правительственной связи пристыдил чиновника в Генеральной прокуратуре. Мое дело прекратили «за отсутствием состава преступления». Руководители «Алданзолота» отлично понимали, что происходит, уговаривали не обращать на это внимания. Но зависеть от прихотей якутского чиновничества я больше не хотел.
В аппарате «Главзолота» понимали корни якутской ситуации и предложили мне создать новую артель при комбинате «Приморзолото» в Хабаровском крае. К тому времени, когда прокуратура отстала наконец от меня, я был уже на дальневосточном побережье.
Когда я начинал создавать артели, повторяю, все во мне сопротивлялось такому обозначению выбранной нами формы организации труда. Артель мне виделась сборищем случайных людей, чаще всего пьяниц. Так представлялось не только мне одному. Многие, слыша слова «артель» или «старатель», не могли в своем сознании соединить эти понятия с мощными экскаваторами, бульдозерами, гидромониторами, с высокообразованными людьми. У нас среди старателей были кандидаты наук.
Тривиальные представления об артельщиках некоторых моих товарищей сильно огорчали. Был у нас в «Востоке» (так мы назвали артель у Охотского моря) главный бухгалтер Орлов. Чудесный человек, грамотный, интересный. Когда-то он работал главным бухгалтером Северного горного управления в Ягоднинском районе на Колыме, позже стал заместителем главного бухгалтера Северо-Восточного совнархоза, проводил у нас ревизии, а через много лет пришел к нам в артель «Восток». Однажды приезжает в хабаровский Центральный банк и, представившись, слышит в ответ: «А, из артели… Это мы знаем. Тут у нас какие-то цыгане котлы peмонтировали». Он готов был со стыда сквозь землю провалиться. Мне давно хотелось заменить это обозначение другим, но никакое известное нам благозвучное указание на форму организации труда не учитывало в полной мере особенности нашего устава, порядок исчисления заработков, возможности уходить от норм, предписанных государственным учреждениям, и многого другого, что подразумевалось под понятием «артель».
К счастью, у директора комбината «Приморзолото» Нахалова никакой аллергии на слово «артель» не было. Когда мы встретились в Хабаровске, он вообще показался мне немногословным, переживал, что в крае небольшие объемы добычи (от 800 килограммов за сезон до тонны). Разбросанные в бассейне Амура участки не могли переломить ситуацию. Комбинату просто нужна была крупная и хорошо оснащенная старательская артель. На окраине города есть складские постройки и участок земли, которые новая артель могла бы использовать в качестве базы. Решили: я с моими товарищами сначала побываю на побережье Охотского моря, в бухте Лантарь, на месторождении, и в зависимости от увиденного определимся. Мы оба рискуем: он – показателями комбината, я – судьбами нескольких сот человек.
Удача – всегда заслуга артели, провал – вина только председателя.
Из Хабаровска летим на Ан-2 к хребту Джугджур. Зрелище плывущих под крылом ландшафтов даже из самых заносчивых может выбить спесь. Мысль только о том, как сюда забрасываться. Ума не приложу, как в середине XVII века по приамурским лесам и волокам через горы здесь пробиралась дружина Ерофея Хабарова. Я к нему, как и к Стеньке Разину, например, отношусь без особого почитания (разбой – он во все времена разбой), но, не теряя чувства юмора, можно вспомнить повторяющуюся три века типичную российскую ситуацию: Ерофей Павлович не понравился высокому московскому чиновнику Зиновьеву, командированному «для приведения в порядок дел на Амуре». Землепроходца, открывшего для отечества огромные богатства, по чиновничьему распоряжению доставили в Москву, обвинили в присвоении государевой казны, свинца, пороха, учинили долгое следствие. Дело прекратили, говоря по-нашему, «за отсутствием состава преступления». Царь повинился и пожаловал казака в сыновья боярские.
Недалекие чиновники оказались у нас живучи.
Но где брать каждый раз умных царей?
…Приземляемся у поселка Аян. После короткого ожидания пересаживаемся на вертолет и минут двадцать летим в облаках. Нас четверых высаживают на снежной поляне.
Вершины Джугджура ослепительно светятся, обещая безветренную погоду, но в этих местах никогда заранее не знаешь, что стихия выкинет десять минут спустя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160