Мы же с Таимахой бродили по берегу моря под теплым тропическим дождем. Она не обращала внимания на промокшую тапу, белым шлейфом волочащуюся по сырому песку следом.
В полуночной тишине однозвучно шумел глухой прибой, бившийся вдалеке о коралловый риф. Под дождем шевелились гибкие пальмы: на горизонте над темно-синей плоскостью океана в неверном свете затуманенной луны едва проступали горные вершины острова Моореа.
Я любовался Таимахой: в тридцать лет она все еще была совершенной полинезийской красавицей. Черные волосы влажными прядями ниспадали на белое платье; в венке из роз и листьев пандануса она походила на богиню.
Я нарочно повел ее мимо обветшавшего дома в зарослях деревьев и лиан. Говорили, здесь когда-то жила она с моим братом.
– Ты узнаешь этот дом, Таимаха? – спросил я ее.
– Да, – впервые оживилась моя спутница. – Да, это дом Руери!
XLI
В этот довольно поздний час мы поспешали в провинцию Фаа: я упросил Таимаху показать мне своего младшего сына Атарио.
Не без усмешки отнеслась она к моей причуде, по таитянским понятиям необъяснимой.
В стране, где нет нищеты, а труд не нужен, где каждому есть место под солнцем, где джунгли всех кормят, дети растут свободными, как трава, там, где родители сочтут нужным их оставить. Здесь нет семейных связей, которые в цивилизованном мире за неимением других резонов поддерживают необходимость борьбы за существование.
Атарио, родившийся уже после отъезда Руери, жил в Фаа: его, по обычаю, усыновили дальние родственники матери.
А Таамари, старший сын, у которого лоб и глаза (те роэ, те мата рахи), по словам Таимахи, были совсем как у моего брата, воспитывался у бабушки на острове Моореа, виднеющемся на горизонте.
Не доходя до Фаа, в пальмовой роще мы увидели блеснувший огонек. Таимаха, взяв меня за руку, потянула по неприметной тропинке в глубь леса.
Несколько минут мы шли в кромешной темноте, пока не разглядели под огромными, мокрыми от дождя пальмами соломенный шалаш, а в нем двух старух, сидящих на корточках перед костерком из хвороста. Таимаха что-то сказала им. Старухи поднялись, чтобы получше меня разглядеть. Таимаха поднесла к моему лицу горящую головню, внимательно всматриваясь. Мы впервые увидели друг друга при свете.
Рассмотрев меня хорошенько, она печально улыбнулась. Конечно, она узнала во мне знакомые черты своего возлюбленного – чужеземцам всегда бросается в глаза самое отдаленное кровное сходство.
А я любовался ее большими черными глазами, прекрасным правильным профилем и блестящими зубами, казавшимися еще белее от медного цвета кожи.
Мы молча последовали дальше, и вскоре за черными громадами деревьев показалась деревушка.
– Tea Фаа! (Вот и Фаа!) – с улыбкой проговорила Таимаха.
Она подвела меня к хижине из прутьев бурао в зарослях тамариндов, манговых и хлебных деревьев.
В доме крепко спали; через просвет в стене Таимаха тихонько позвала кого-нибудь открыть нам.
Зажглась лампа. На пороге появился полуобнаженный старик и жестом пригласил войти.
Хижина оказалась довольно большой. На полу вповалку спали старики и дети. Туземный светильник на кокосовом масле давал совсем немного света, едва обозначая контуры спящих. Океанский ветер гулял внутри дома. Таимаха наклонилась над циновкой и взяла спящего ребенка на руки.
– Нет, – сказала она, проходя мимо светильника, – я ошиблась, это не он.
Положив мальчика обратно, она стала разглядывать других спящих, но не нашла среди них своего сына. Повесив дымный светильник на длинную палку, она заглядывала во все углы, но высвечивались лишь меднокожие лица костлявых неподвижных стариков и старух, завернутых в синие полосатые парео, как мумии в саваны.
В бархатистых глазах Таимахи мелькнуло беспокойство.
– Хуахара, – обратилась она к одной мумии, – где же сын мой Атарио?
Старуха приподнялась, опершись на костлявый локоть, и мутным спросонок взором поглядела на женщину:
– Атарио больше не живет здесь, Таимаха. Его взяла к себе моя сестра Тиатиара-Паучиха. Ее дом в пятистах шагах отсюда, на краю леса.
XLII
Мы снова вышли в лес.
У дома Тиатиары-Паучихи все в точности повторилось: так же пришлось будить жильцов, как будто вызывать привидения…
Мальчика подняли с постели и подвели ко мне. Бедняжка валился с ног; он был совсем голенький. Я повернул его личиком к лампе, которую держала старая Паучиха, сестра Хуахары. От света малыш зажмурился.
– Да, это Атарио, – подтвердила Таимаха, оставшаяся стоять поодаль в дверях.
– Сын моего брата? – спросил я, и голос мой должен был пронять ее до глубины души.
– Да, – ответила она, сознавая всю важность своих слов, – это сын твоего брата Руери!
Старая Тиатиара-Паучиха принесла мальчику розовую рубашечку, но он заснул прямо у меня на руках. Я нежно поцеловал ребенка, положил на постель и подал знак Таимахе, что пора уходить.
Мы пошли назад в Папеэте.
Все это казалось сном.
Я едва успел взглянуть на мальчика, но его облик резко запечатлелся в моей памяти. И теперь, стоит закрыть глаза, как передо мною встает мельком виденное лицо.
Меня охватило смятение; в голове помутилось… Я потерял представление о времени и испугался, что вот-вот начнет светать, а я не успею заглянуть в свой милый домик проститься с дорогой своей малышкой, иначе опоздаю к отплытию «Рендира». Беспокойство не на шутку овладело мною – может статься, что я больше никогда не увижу Рараху…
XLIII
Таимаха поинтересовалась, приду ли я завтра.
– Нет, – ответил я, – рано утром я уезжаю в землю Калифорнийскую.
Она немного помолчала и робко спросила:
– Руери говорил тебе о Таимахе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40