Сам того не ведая, Жан «всей душой полюбил свою арабскую феску, саблю, коня и эту огромную, Богом забытую страну с ее пустыней». Оказывается, на родине он способен тосковать по Африке не меньше, чем в Африке – по родине.
В то же время чужая культура, какой бы многообещающей она ни казалась, остается замкнутой, непроницаемой, «невыразимой». И сам Лоти – загадка для окружающих. Рараху нарекла его зловещим именем Мата Рева, где Рева – небесная твердь и одновременно пропасть, бездна, тайна. Лоти – «науна»: «человек из сказочной страны, раскинувшейся за дальними морями».
Но и тема жизненного пути не вырастает в конструктивный принцип романов Лоти. Она управляется реальностью более могущественной, чем человеческая судьба – текучестью душевных состояний, этим психическим аналогом универсальной изменчивости, вовлекающей в свой водоворот национальные культуры, народы, страны, континенты. На определенном этапе жизненного пути герой оказывается перед фактом этой высшей реальности – взаимообусловленности всего и вся. Ощутив на своем лице ее дыхание, он пугается, отступает, превращается в загадку для самого себя. Загадочность бытия – важнейший мотив романов Лоти. Иссушаемая чахоточным кашлем Рараху ввергается после отъезда Лоти в беспутную жизнь. Утоливший тоску по родине Лоти бросается в Саутгемптоне «в водоворот разгула». Зачем, если он по-прежнему любит Рараху? Что и кому он призван доказать? Быть может, он попросту безвольно отдается изменчивости, ее верховной власти, которая вершит вовне и внутри человека свое непостижимое дело разрушения? «Зачем не спросясь дали мне жизнь? Смысл существования – неразрешимая загадка для меня», – признается Лоти.
И все же логика иррациональных превращений, попирающих истину «сущего», в конце концов выводит на символический смысл судьбы, на отдаленную, вырисовывающуюся в перспективе цель жизненного пути. «Все случайно в этом мире, лишено связи, значения и смысла, – писал Н. А. Бердяев. – Обнаружить смысл можно, лишь пережив его в духовном опыте, лишь обратившись к духовному миру. Смысл доказывается лишь жизнью, исполненной смысла, он показывается сознанием, обращенным к миру смысла, сознанием символическим, ознаменованным, связывающим, означающим». Отразившийся в романах Лоти жизненный и душевный опыт писателя – не только элегия по утраченной одержимости жизнью. Меланхолия его героя может быть осмыслена как момент становления духа. Время и пространство жизни даются герою Лоти для искупления его ограниченности и односторонности в очищающем душу и расширяющем сознание страдании.
Как это часто бывает у Лоти, жизнь, вовлекающая героя в свой круговорот, куда неожиданнее и эвристичнее самых смелых, самых безрассудных прогнозов и ожиданий. Жан Пейраль презирал свою чернокожую возлюбленную, лживую и лицемерную, продавшую за бесценок в угоду очередному капризу его часы – трогательный подарок престарелого отца. У Жана не осталось к ней «никаких чувств, ни жалости, ни нежности». «Она раздражала его своей лживостью и лукавством», и он изгнал ее из дома и из своей жизни. Но эта девочка-подросток родила ему сына, а когда Жан погиб, отыскала его в «краю Диамбур» и умертвила на его груди сначала малютку, а потом и себя.
Трагически углубляющаяся от романа к роману непредсказуемость вырастает в доминанту творчества Лоти. В романе «Исландский рыбак» она получает символическое выражение в образе морской стихии, пучины, притягательной и смертоносной. Шторм – прообраз «яростного мира», «беспричинного и бесцельного, загадочного, как жизнь и смерть». Так понятое бытие обеспечивает жизни и смерти героя Лоти единое пространство. Загадка буйствующей пучины-жизни вырастает в неоговоренную, но неизменно подразумеваемую, неустанную заботу Пьера Лоти. Ему открылась такая множественность составляющих душевной жизни, которая позитивизмом оценивается как абсурд, а экзистенциальной антропологией – как безграничная, захватывающая дух свобода.
Лоти показал, что человек конца XIX века исчерпал и отверг некогда убедительные для разума и нравственного чувства социально-мифологические ценности, во имя которых он приносил в жертву свое естество (ср.: «Шагреневая кожа» Бальзака). Писатель предложил положительное разрешение «проблемы человека», дифференцируя и оговаривая тончайшие состояния, побуждения и движения души. Его психологический анализ накладывается на героя как система координат. Чем она дифференцированнее, тем отчетливее проступают сквозь нее контуры человека «как он есть», каким унаследует и проблематизирует его XX век. Этим объясняется, должно быть, огромный успех Лоти у современников. После откровений маркиза де Сада, Карла Маркса и Зигмунда Фрейда человек уже не мог осмысляться в категориях просветительской этики. Представления о его «сознании» и «природе» расширились и усложнились настолько, что он превратился в проблему для самого себя. Герои Золя (к которому Лоти относился резко отрицательно) осмысляли себя в образах «экстатической гиперболизации» (С. Эйзенштейн). Янн, герой романа «Исландский рыбак», мечтающий «обручиться с морем», осмысляет себя в образах гротескной символики. Власти моря бросает вызов власть любви. «Как отвоевать Янна у моря?» – задается вопросом Маргарита. У моря, а следовательно, у смерти?
Гибель Янна в шторме жизни – более достойный исход, чем унижения беспомощной старости – расплаты за страх перед миром. Такова суровая диалектика лучших романов Лоти, навеянная размышлениями писателя о человеке и его земном назначении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56