но все же позволяла догадаться, что дом, возможно, представляет собой дом-террасу?
Потрясающе, сказал себе Морс, как много он умудрился прохлопать при первом взгляде на фотографию. Со странным убеждением, что отыщет окончательную разгадку тайны, если достаточно долго будет смотреть на фотографии, он уставился на них, пока не стал различать два дома вместо одного. Он не смог точно определить, было ли то внутреннее прозрение или опьянение. Хотя, ну и что с того? Ну и что с того, что дом есть часть дома-террасы? Трехэтажных домов-террас из красного кирпича в Великобритании насчитывается великое множество; только в Оксфорде их должно быть... Морс потряс головой и перетряхнул заодно и свои мысли. Нет. Найти дом и садик за ним практически невозможно; фактически остается только одно – лицо молодого человека.
Или?
Внезапно промелькнула мысль, поразившая его. Прямую линию можно увидеть как выгнутую, так он предполагал, или из-за особого угла нацеленности камеры или из-за того, что в панораме существует особого рода круговая перспектива. Но подобное объяснение является менее вероятным по сравнению с очевидным фактом, который буквально лез ему в глаза; простой факт – линия крыши дома-террасы здесь может выглядеть так, как будто выгибается, по одной простой и совершенно очевидной причине: потому что она действительно выгибается!
Может ли такое быть? Может ли такое быть? Он почувствовал столь знакомое покалывание в основании затылка, и волосы у него буквально зашевелились. Он встал с кресла и подошел к книжным полкам, извлек том "Оксфордшир" из серии "Здания Великобритании" издательства "Пингвин"; его рука немного тряслась, когда он вел пальцем по алфавитному указателю – стр. 320. На этой странице он прочел:
Заложены в 1853 – 1855 годах. Первое большое строительство в северном Оксфорде. Здания разместили на территории, первоначально предназначенной для работных домов. Для обеспечения строительства был создан трест, который обещал построить элегантные виллы и (глаза Морса застыли на мгновение на двух следующих словах) дома-террасы. Получилось следующее: два полумесяца (снова покалывание в затылке) – северный и южный – с эллиптическим центральным сквером, каменные фронтоны в позднем классическом стиле, кирпичная задняя стенка (!) с красивыми французскими окнами (!), обращенными в маленькие огороженные садики (!).
– У-ух!.. Есть Бог на свете! Сто тысяч чертей!
Если бы он захотел (Морс это знал), то пошел бы и сию же минуту опознал дом! Он должен быть в южном полумесяце – солнце исключает возможность северного; по этому дереву с его большими, мохнатыми, скошенными (прекрасными!) листьями; по водостоку, по ограде, по траве...
Когда Морс снова оказался в черном кожаном кресле, его лицо светилось от самодовольства. Именно в этот момент зазвонил телефон. Было без четверти двенадцать, голос в трубке был женский – охрипший, слегка застенчивый, с северным акцентом.
Она назвалась доктором Лаурой Хобсон, новой сотрудницей патологоанатомической лаборатории; одной из протеже Макса. Она работала допоздна с Максом, но где-то около девяти часов вечера нашла его лежащим на полу в лаборатории. Сердечный приступ – сильнейший сердечный приступ. Он был без сознания почти все время, пока его везли в больницу. Потом Хобсон звонили из больницы: Макс хотел видеть Морса...
– В каком он отделении?
– В кардиологии...
– Да! Но где?
– Второй корпус. Но вы его сейчас не увидите. Сестра говорит...
– Увижу, – отрезал Морс.
– Пожалуйста! Есть еще одно, инспектор. Он работал над костями целый день и...
– К черту кости!
– Но...
– Послушайте. Я вам очень благодарен, доктор, э-э...
– Хобсон.
– ...но, пожалуйста, простите, если я положу трубку. Понимаете, – внезапно голос Морса стал мягче, – понимаете, Макс и я – ну, мы... можно сказать, каждый из нас имел не столь уж много друзей и... Я хочу обязательно повидать старого негодяя, если он при смерти.
Но Морс уже положил трубку телефона, и доктор Хобсон не слыхала последних слов. Она была очень расстроена. Она знала Макса всего шесть недель. Вместе с тем было в этом человеке что-то очень доброе; и неделю назад она даже видела немного эротический сон об этом безобразном, бесцеремонном и надменном патологоанатоме.
Но, по крайней мере в данный момент, патологоанатом, кажется, чувствовал себя неплохо, поскольку хотя и медленно, но вполне осмысленно беседовал с сестрой Шелик. Услышав о посетителе, он пригрозил дежурному врачу выгнать его из медицинского сословия, если Морса (а это был именно он) немедленно не пропустят.
Но одна из пациенток, только что доставленная в корпус два больницы, не оправилась. Марион Брайдвелл, восьмилетняя девочка вест-индийского происхождения, была сбита украденным автомобилем в семь часов вечера в Бродмур-Ли. Она получила очень серьезные ранения.
Она умерла сразу после полуночи.
Глава тридцать вторая
И нести повелел Аполлон послам и безмолвным и быстрым,
Смерти и Сну близнецам, и они Сарпедона мгновенно
В край перенесли плодоносный, в пространное Ликии царство.
Гомер. Илиада. Песнь 1
– Как ты, старина? – с напускной веселостью спросил Морс.
– Умираю.
– Однажды ты сказал, что все мы движемся к смерти со стандартной скоростью двадцать четыре часа per diem.
– Я всегда был точен, Морс. Воображение у меня не слишком богатое, согласен; но зато всегда точен.
– Ты все еще не сказал мне, как...
– Кто-то сказал... кто-то сказал: "Нет таких вещей, которые имели бы очень большое значение..." А в конце... "ничто, по сути, не имеет значения вообще".
– Лорд Бальфур.
– Ты всегда все знаешь, негодник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91