Льюис взглянул на часы, чувствуя себя озадаченным и (да, надо признать) растерянным.
– Могу ли я теперь пойти домой? – спросил Майклс.
– Нет еще, сэр, нет. Как я сказал, нам необходимо получить от вас заявление о том, что случилось в прошлом июле... затем нам надо перепечатать то, что вы сейчас наговорили, – Льюис кивнул на магнитофон, – затем вам следует прочитать это и поставить свою подпись... и... э-э... я думаю, мы не закончим с этим, пока... – Льюис снова поглядел на часы, соображая, какая же сложилась ситуация. Затем обернулся: – Пожалуйста, побеспокойтесь... Мистер Майклс пообедает вместе с нами, Ватсон. Что у нас в меню сегодня?
– По четвергам всегда бифштекс, сержант.
– Большинство людей предпочитают его секс-фильмам, – сказал Майклс почти радостно.
Льюис встал, кивнул Ватсону и собрался уходить.
– Еще одна вещь, сэр. К сожалению, я не могу отпустить вас, пока не вернется главный инспектор. Он специально напоминал мне, что хочет с вами поговорить.
– И где он сейчас?
– Честно говоря, сэр, я просто не знаю.
Направляясь в свой офис, Льюис анализировал только что полученную информацию. Морс был прав практически во всем – но, увы, до только что полученных разъяснений, которые показывали, что в одном Морс драматически ошибся: верил, что Майклс убил Далея. Конечно, они проверят алиби по стандартной полицейской процедуре, но совершенно невероятно, что пара энтузиастов – любителей природы вступила в заговор с барменом из местного паба, чтобы воспрепятствовать отправлению правосудия. Невероятно!
* * *
В 12.30 из здания на Саут-Парк-роуд позвонила доктор Хобсон и сообщила, что она хотя и дилетант в вопросах баллистики, но тем не менее готова поспорить, что из оружия Майклса не стреляли ни разу за последние несколько недель.
– Из ружья, – пробормотал Льюис, sotto voce.
– А Морс на месте? – запустила пробный шар патологоанатом.
– Вернется после полудня.
– О!
Казалось, все ждут не дождутся Морса.
Особенно Льюис.
Глава пятьдесят девятая
Вот причина, по которой матери более преданы своим детям, чем отцы: они больше страдают, давая им жизнь. И в большей степени уверены, что их дети – это их дети.
Аристотель. Никомахова этика
Полуденное солнце сияло на светло-коричневом камне зданий колледжей, и шпили Оксфорда взирали на грешную землю все с тем же равнодушием. Автомашина с яркими опознавательными знаками полиции проехала от Хедингтон-хилл к Плейн, затем через мост Магдален в Хай. На заднем сиденье сидел Морс, трезвый и молчаливый, поскольку он достаточно много сказал увядшей женщине сорока с чем-то лет, сидевшей около него с красными от недавних слез глазами. Губы ее все еще дрожали, но маленький подбородок был тверд, что свидетельствовало в какой-то степени даже о ее мужестве перед лицом ужасных событий, о которых она узнала около двух часов назад, – когда раздался звонок в дверь дома ее сестры в Биконсфилде. Известие, что ее муж убит, а единственный сын сбежал из дома, не столько опустошило ее, сколько ошеломило. Образовалась стена: ее эмоции и реакции, с одной стороны, и внешняя реальность случившегося – с другой.
И конечно, помог разговор – разговор с главным инспектором, который, кажется, хорошо понимал, как и почему она страдает. Не то чтобы она слишком уж обнажила перед ним душу, но рассказала о все увеличивающемся отвращении, которое испытывала по отношению к тому, кто был ее мужем: к человеку, который медленно, но неизбежно обнажал в течение совместной жизни свою истинную натуру – натуру мелкую, нечестную, иногда жестокую. Филип – так долго маленький мальчик тысячекратно возмещал ей утрату любви и уважения к мужу. В детском саду, в начальной школе, даже в первые годы в средней школе, совершенно точно до двенадцати лет, Филип всегда искал опоры у матери, поверял ей свои тайны, обнимал ее (так ласково!), когда был благодарен или счастлив. Она гордилась тем, что именно ее он так любит.
Было ли это преднамеренным мстительным намерением или нет, она, честно говоря, не знает, но вскоре после перехода Филипа в среднюю школу Джордж начал усиливать свое влияние на мальчика и различными способами искоренять его привязанность к матери, всячески поощряя и взращивая представления о том, что тот уже взрослый, становится мужчиной и должен поступать по-мужски. По выходным он брал его с собой на рыбалку, часто возвращаясь из паба "Королевское солнце" с несколькими банками пива, одну неизменно предлагал своему юному сыну. Затем духовое ружье! На тринадцатый день рождения Джордж купил ему духовое ружье, и очень скоро Филип подстрелил воробья в садике, который клевал зерно, насыпанное ею для птиц. Какой ужасный вечер последовал за этим, какой разразился скандал, когда она обвиняла его в том, что он портит сына! Постепенно речь Филипа становилась грубой, а затем огрубели и его манеры. У них с отцом появилась привычка пересмеиваться по поводу шуток, которые были "не для женских ушей". Отзывы из школы становились все хуже и хуже, у Филипа завязалась дружба с некоторыми наиболее гнусными парнями из класса, которых он приводил домой, где они запирались и слушали поп-музыку.
Год назад вспыхнула грандиозная ссора между отцом и сыном по поводу рюкзака, в результате которой в доме воцарилась атмосфера взаимной неприязни. Она до сих пор не знает точно, что же тогда случилось, но знает, что муж врал о времени и месте, где он нашел рюкзак. Почему она думает, что он врал? Потому, что ни Филип, ни Джордж не водили в то утро собаку на прогулку вдоль шоссе: с ней ходила она. Филип очень рано уехал в Оксфорд на экскурсию, муж, проснувшись, был так скрючен радикулитом, что не мог добраться даже до уборной, не говоря уже о прогулке по шоссе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91