Ведьма не исчезла,
что-то колдовала над горшком подозрительного вида. Скатерть была на месте,
объедки выглядывали из-под кустов, помятых и потоптанных, а на скатерке
по-прежнему лежал жареный поросенок с яблоком во рту, пахло гречневой
кашей.
Томас, с сожалением поглядывая на все еще полную скатерть и особенно
на полные кувшины, предложил внезапно:
-- Послушай, красавица, а чего бы тебе не пойти с нами?
-- Эт куды? -- спросила ведьма подозрительно.
-- В благословенную Господом Британию. Край у нас холодный и суровый,
но лишь потому, что Господь весь жар вложил в наши сердца и души.
Олег отвернулся, подумав, что столько и выпить невозможно, чтобы
старая карга показалась красавицей. Сильны воины нового бога!
Ведьма с осуждением покачала головой.
-- Только дурни по свету шатаются. С Оловянных островов приперся,
скажи кому -- не поверят. Все беды от перемен. Похмеляться будешь?
-- А что за ритуал?
-- Тебе понравится, -- пообещала ведьма.
Томас с подозрением смотрел на огромную чашу, окованную по краю
старым серебром. В чаше было хорошее красное вино, потому и принял из рук
ведьмы, хоть в утреннем свете сразу увидел, что чаша сделала из
человеческого черепа.
-- Это из такой я и ночью отведал?
-- Отведал? -- не поняла ведьма. -- Ты всю ночь пил! А кто эти кусты
потоптал, как не ты?
Томас встревожился:
-- Я?
-- Да еще как лихо!
-- С чего бы это?
-- Показывал, как пляшут ваши нечистивые друиды, потом что-то плел
про башню Давида, сарацин, Навуходоносора, геенну гадкую, сэра Горвеля по
ноздри в землю, на дубы кидался, танцу ассасинов купцов учил, про попугаев
рассказывал, на дерево лазил...
Несчастный Томас простонал, держась за голову:
-- А на дерево почто лазил?
-- А про каких-то абезьянов рассказывал. Как девок крадут и в ветках
непотребное творят... У меня сердце чуть не выскочило, когда ты меня на
самую верхушку... Фу, стыдоба какая! У нас бабы с медведями живут, тоже
поневоле, когда те их всю зиму в берлогах держат, но то ж медведи! Все
одно что мужики в полной силе, да еще и волосатые... А обезьяны хуже
сапожников.
Томас понуро опустил голову. Это ж сколько грехов придется
замаливать, ежели бабка не врет? Да и пить из человеческого черепа --
простит ли капеллан? Правда, вино хорошее...
Чаша в его руке была холодная и тяжелая. Серебро поблескивало
загадочно, красная поверхность казалась темной, как смола.
-- Хоть хороший человек был? -- буркнул он несчастливо.
-- Яростный воин, -- поклялась ведьма. -- Сильный и неустрашимый.
Голос его был подобен рыку льва, грудь широка, как дверь, а руки с мечом
не знали устали. Он многих уложил под дерновое одеяльце, прежде чем его
опустили на одно колено. Но и раненый он продолжал сражаться. Когда ему
отсекли ногу, он стал обрубком на пень и дрался так, что еще троих поверг
бездыханными!
Томас благоговейно отхлебнул вина. Иссохшееся тело жадно приняло
влагу, он ощутил, как частицы мощи неизвестного воина, вымываемые крепким
вином из толстой кости, переливаются в тело, руки, ноги и сердце
христианского воина Томаса Мальтона из Гисленда.
Конь призывно заржал, и Томас стал нехотя приподниматься. Олег
сказал, не поворачиваясь:
-- Европа все еще покрыта дремучими лесами. На конях проехать
трудно... Зато местные... гм... жители обещают помогать.
-- А разве тут кто живет?
-- И неплохое вино пьют.
-- Ну, ежели та ведьма, -- проворчал Томас.
Он поднялся, страдальчески перекривился. В голове раздавался
колокольный звон, хотя как сэр Томас не оглядывался, колокольни не зрел,
но духом не устрашился, так как миражей насмотрелся еще в песках Великой
Сарацинии.
-- Ты вроде против?
-- Нет-нет, -- возразил Томас поспешно. -- Вино было просто отменное.
Хоть и краденное.
-- Ну, даже твоя вера не мешает грабить.
-- Грабить и красть -- не одно и то же. Грабить -- благородно, а
красть... красть нехорошо.
-- Даже у язычников?
Томас задумался над трудным богословским вопросом. Потом вспомнил,
как выворачивался их священник, когда ему задавали неразрешимые вопросы
вроде: "Сможет ли Бог создать такой камень, который не сможет поднять?"
или "Был ли у Адама пупок?", -- сказал с нажимом:
-- Бабка сама язычница!
-- Есть веры еще древнее, чем ее. Они для нее -- язычники.
Томас подумал, решился:
-- Язычников -- можно. И нехристей. И еретиков.
Обереги в пальцах Олега постукивали, скользили, как обкатанные водой
камешки. Всякий раз застревали только фигурки змеи и меча. Даже ребенок
поймет: обереги сулят дорогу и схватки. Что ж, в эти края еще не пришел
закон. Правит тот, у кого меч длиннее.
Оседлав коней, поехали, оставив зарю за спиной. Томас от нетерпения
приподнимался в стременах, словно надеялся узреть туманные скалы Британии,
которую калика звал по старинке Оловянными островами. Правда, он намекнул,
что ежели он, Томас Мальтон из Гисленда, донесет чашу в сохранности, то и
Британией звать перестанут, а всю огромную страну с народами и десятками
королевств назовут в честь его славного, хоть и малого племени англов.
Томас боялся и не любил пророчеств языческих волхвов -- все-таки от
дьявола! -- но это пусть бы исполнилось, даже если гореть ему за это в
огне.
К полудню выбрались на берег извилистой речки. На той стороне белели
хатки, почти скрытые лесом. Речка долго выбирала русло, меняла его,
возвращалась на старые места, забросав илом да тиной старую дорогу, а
деревья то подступали к самой воде, то уступали место густым зарослям
осоки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31