хотели изобразить сильную натуру, великие
страсти).
Девятнадцатый век инстинктивно ищет теории, которые оправдывали бы его
фаталистическое подчинение факту. Уже успех Гегеля в противовес
"чувствительности" и романтическому идеализму основывался на фатализме его
образа мышления, на его вере в то, что преимущество разума на стороне
победителей, на его оправдании реального "государства" (вместо
"человечества" и т.д.). Шопенгауэр: мы - нечто неразумное и в лучшем случае
даже нечто самоупраздняющееся. Успех детерминизма, генеалогического
выведения считавшихся прежде абсолютными обязательств, учение о среде и
приспособлении, сведение воли к рефлекторным движениям, отрицание воли как
"действующей причины", наконец - полное изменение смысла: воли налицо так
мало, что самое слово становится свободным и может быть употреблено для
обеспечения чеголибо другого. Дальнейшие теории: учение об объективности, о
"бесстрастном" созерцании как единственном пути к истине, - также и к
красоте (вера в "гений" для того, чтобы иметь право подчиняться);
механичность, обезличивающая косность механического процесса; мнимый
"натурализм", исключение набирающего, сулящего, истолковывающего субъекта
как принцип.
Кант со своим "практическим разумом", со своим фанатизмом морали - весь
еще восемнадцатый век, еще всецело вне исторического движения;
невосприимчивый к действительности своего времени, напр. к революции; не
затронутый греческой философией; фанатик понятия долга; сенсуалист, на
подкладке догматической избалованности.
Возврат к Канту в нашем столетии есть возврат к восемнадцатому веку:
захотели снова добыть себе право на старые идеалы и на старые мечты - в
этих целях и теория познания, "полагающая границы", то есть дозволяющая
устанавливать по своему усмотрению некое "потустороннее" разума...
Образ мышления Гегеля не далек от Гете: вслушайтесь в слова Гете о
Спинозе. Воля к обожествлению целого и жизни, дабы в их созерцании и
исследовании обрести покой и счастье. Гегель всюду ищет разума - перед
разумом можно смириться и покориться. У Гете особого рода, почти радостный
и доверчивый фатализм, не бунтующий, не утомленный, из себя самого
стремящийся создать нечто целостное, веруя, что только в целом все
освобождается и является благим и оправданным.

96


Период просвещения, за ним период чувствительности. В какой мере
Шопенгауэр принадлежит к периоду "чувствительности" (Гегель - к
духовности).

97


Семнадцатый век болеет человеком, как некоей суммой противоречий
("l'amas de contradictions", который мы являем собою); он стремится открыть
человека, откопать его, ввести его в строй: тогда как восемнадцатый век
старается забыть все, что известно о природе человека, дабы приладить его к
своей утопии. "Поверхностный, мягкий, гуманный" век, восторгавшийся
"человеком".
Семнадцатый век стремится стереть следы индивида, дабы творение имело
возможно больше сходства с жизнью. Восемнадцатый век стремится творением
вызвать интерес к автору. семнадцатый век ищет в искусстве искусства, как
некоторой части культуры; восемнадцатый ведет путем искусства пропаганду
реформ социального и политического характера.
"Утопия", "идеальный человек", обожествление природы, суетность
самовыставления, подчинение пропаганде социальных целей, шарлатанство - вот
что к нам перешло от восемнадцатого века.
Стиль семнадцатого века: propre, exact et libre. Сильный индивид,
довлеющий самому себе или перед лицом Бога усердно трудящийся - и эта
современная
авторская пронырливость, навязчивость - вот крайние противоположности.
"Выставлять себя на первое место" - сравните с этим ученых Порт-Рояля.
У Альфиери было понимание высокого стиля. Ненависть к "burlesque"
(лишенному достоинства) и недостаток чувства естественного - вот черта
семнадцатого века.

98


Против Руссо. - К сожалению человек в настоящее время уже не достаточно
зол; противники Руссо, говорящие: "человек - хищное животное", к сожалению,
не правы. Не в извращенности человека проклятие, а в изнеженности, в
оморалении его. В той сфере, на которую всего ожесточеннее нападал Руссо,
тогда еще не сохранялась сравнительно сильная и удачная порода людей
(обладающая еще ненадломленными великими аффектами: волею к власти, волею к
наслаждению, волею и способностью повелевать). Следует сравнить человека
восемнадцатого века с человеком Возрождения (или человека семнадцатого века
во Франции), чтобы заметить, в чем тут дело: Руссо - симптом самопрезрения
и разгоряченного тщеславия - и то, и другое показатели недостатка
доминирующей воли: он морализирует и, как человек затаенной злобы, ищет
причину своего ничтожества в господствующих классах.

99


Вольтер - Руссо. - Природное состояние - ужасно, человек - хищные
зверь, наша цивилизация - неслыханный триумф над этой природой хищного
зверя: так умозаключал Вольтер. Он ценил смягчение нравов утонченности,
духовные радости цивилизованного состояния; он презирал ограниченность,
даже в форме добродетели, недостаток деликатности, даже у аскетов и
монахов.
Руссо больше всего занимало нравственное несовершенство человека:
словами "несправедливо", "жестоко" всего легче разжечь инстинкты
угнетенных, которые обыкновенно сдерживаются страхом vetitum'a и немилости,
причем их совесть предостерегает их от бунтарских вожделений. Эти
эмансипаторы стремятся прежде всего к одному: сообщить своей партии пафос и
позы высшей натуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26