Немецкая культура нашего века возбуждает к себе недоверие
- в музыке недостает того полного,
освобождающего и связывающего элемента "Гете".

105


Перевес музыки у романтиков 1830 и 1840 годов. Делакруа. Энгр,
страстный музыкант (культ Глюка, Гайдна, Бетховена, Моцарта), говорил своим
ученикам в Риме: "si je pouvais vous rendre tous musiciens, vous у
gagneriez comme peintres"; равным образом Горас Вернэ, с его особенной
страстью к Дон Жуану (как об этом свидетельствует в 1831 году Мендельсон);
равным образом Стендаль, который говорит о себе: "Combien de lieues ne
ferais-je pas a pied, et a combien de jours de prison ne me soumetterais-je
pas pour entendre Don Juan ou le Matrimonio segreto; et je ne sais pour
quelle autre chose je ferais cet effort". В то время ему было 56 лет
отроду.
Заимствованные формы, например Брамс, как типичный "эпигон";
образованный протестантизм Мендельсона имеет тот же характер (здесь
поэтически воспроизводится некоторая былая "душа"...);
- моральные и поэтические постановки у Вагнера, одно искусство как
средство по нужде для возмещения недостатков другого;
- "историческое понимание", поэзия саги, как источник вдохновения; - то
типичное превращение, наиболее ярким примером которого между французами
может служить Г.
Флобер, а между немцами Рихард Вагнер; как романтическая вера в любовь и
будущее уступает место стремлению в "ничто" с 1830 по 1850 год.

106


Отчего немецкая музыка достигает кульминационного пункта ко времени
немецкого романтизма? Отчего нет Гете в немецкой музыке? И зато сколько
Шиллера, вернее, сколько "Теклы" в Бетховене!
В Шумане - Эйхендорф, Уланд, Гейне, Гофман и Тик. В Рихарде Вагнере -
Фрейшютц, Гофман, Гримм, романтическая сага, мистический католицизм
инстинкта, символизм, "свободомыслие страсти" (замысел Руссо). "Летучий
Голландец" отзывается Францией, где в 1830 le tenebreux был типом
соблазнителя.
Культ музыки, культ революционной романтики формы. Вагнер резюмирует
романтизм, ненецкий и французский.

107


Рихард Вагнер остается, если рассматривать его лишь в отношении
ценности его для Германии и немецкой культуры, большой загадкою, может быть
несчастьем для немцев, во всяком случае некоим роком, но что в этом? Разве
он не нечто большее, чем только немецкое событие? Мне даже кажется, что он
менее всего принадлежит Германии; ничто там не было к нему подготовлено,
весь тип его остался прямо чуждым, странным, непонятным, непонятным для
немцев. Однако все остерегаются в этом сознаться: для этого мы слишком
добродушны, слишком неотесаны, слишком немцы. "Credo quia absurdus est":
этого хочет и хотел и в данном случае немецкий дух - и верит пока всему,
чему Вагнер хотел бы, чтоб о нем верили. Немецкому духу во все времена in
psychologicis не хватало тонкости и прозрения. В настоящее время, когда он
находится под гнетом патриотизма и самолюбования, он на глазах становится
все и неповоротливее, и грубее: где уж ему до проблемы Вагнера!

108


Немцы пока не представляют из себя ничего, но они становятся чем-то;
следовательно, у них еще нет культуры, - следовательно, у них и не может
еще быть культуры! Они еще не представляет ничего; это значит, что они и
то, и се. Они становятся чем-то; это значит, что со временем они перестанут
быть и тем, и сем. Последнее в сущности только пожелание, пока еще даже не
надежда; но к счастью это - такое пожелание, опираясь на которое можно
жить, это настолько же дело воли, работы, воспитания, подбора и
дрессировки, насколько и дело негодования, стремления, ощущения
недостаточности, неудовольствия, даже озлобления, - короче, мы, немцы,
желаем чего то от себя, чего от нас до сих пор еще не требовали, - мы
желаем чего-то большего.
То, что этому "немцу, какого еще нет", довлеет нечто лучшее, чем
современное немецкое "образование"; то, что все пребывающие в этом процессе
"становления" должны приходить в бешенство, когда они встречаются с
довольством в этой области, с нахальным "самоуспокоением" и "каждением
перед собой"; - это - мое второе положение, от которого я все еще не имею
оснований отказаться.

С) Признаки подъёма сил




109


Основное положение: некоторая доля упадка присуща всему, что характерно
для современного человека, но рядом с болезнью подмечаются признаки
неиспытанной еще силы и могущества души. Те же причины, которые вызывают
измельчение людей, влекут более сильных и более редких вверх к величию.

110


Конечный вывод: допускающий двоякое толкование характер нашего
современного мира. Одни и те же симптомы могут указывать и на падение, и на
силу.
Признаки силы, достигнутой зрелости могли бы быть ошибочно приняты за
слабость, если в основу будет положена традиционная (отсталая) оценка
чувства. Одним словом, чувство, как мерило ценности не на высоте времени.
Если обобщить. Чувство ценности всегда отстает: оно выражает условия
сохранения, роста, соответствующие гораздо более раннему времени: оно
борется против новых условий существования, под влиянием которых оно не
возникало и которых оно неизбежно не понимает: оно тормозит, возбуждает
подозрение против всего нового...

111


Проблема девятнадцатою века. - Связаны ли между собою его слабые и
сильные стороны? Иссечен ли он из одного куска? Обусловлены ли какой-либо
высшей целью, как нечто более высокое, разнообразие и противоречивость его
идеалов? - Ибо это могло бы быть предопределением к величию - расти в такой
страшной напряженности противоречий. Недовольство, нигилизм могли бы быть
хорошими знамениями.

112


Общий вывод. Фактически всякое крупное возрастание влечет за собой и
огромное отмирание частей и разрушение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26