Все вы одинаковы... Куклы, марионетки...
Я похолодел. Я увидел это отчетливо. Как меняется цвет
радужки ее глаз. Совсем как тогда в первые минуты нашего знакомства.
Она МОЖЕТ! Она СДЕЛАЕТ!
И чтобы остановить волну подкатившего страха, не видя
другого выхода, я начал раздеваться.
Мы занялись любовью там же, на полу кухни, и было это
впервые в моей жизни, когда я вовсе не получил удовольствия.
С одной из самых красивых среди встречавшихся мне женщин,
заметьте!
Когда все закончилось, я поспешил встать и принялся
натягивать брюки. Перед глазами у меня стояло лицо Елены,
и я подумал, что, наверное, она не сочтет происшедшее сегодня
изменой себе, даже если когда-нибудь об этом узнает.
Марина же потянулась. В глазах ее появился блеск. Она села
на полу, обхватила руками колени и, глядя на меня снизу
вверх, попросила:
- Дай сигаретку.
- Зачем ты так, Марина? - спросил я ее.
Она проигнорировала вопрос.
- А эти там сидят, мучаются, - сказала она с пьяной
улыбкой на припухших губах. - Коллеги наши, партнеры...
Скучно им... Давай их повеселим, белым помашем.
Я не успел ее остановить. Она схватила все еще валяющуюся
на полу мою футболку, резво вскочила и, подбежав к
окну кухни, замахала ею, как флагом.
Реакция последовала незамедлительно. Не прошло и пятнадцати
секунд, как в прихожей затопали и в кухню ворвались двое
бойцов.
- Старший. Лейтенант. Лузгин! - представился один из них:
мой давний лаконичный знакомец (представлялся он не мне, конечно,
без персоналий - по долгу службы). - Что... - он замолчал,
уставившись на Марину; на губах его появилась нехорошая
ухмылка.
- Все в порядке, лейтенант, - поспешно сказал я. - Ложная
тревога.
- И проверка связи, - ввернула Марина.
Нахваталась уже идиом!
Она расположилась у окна, отставив соблазнительно ногу
и легко поводя пальцами по левой своей груди. В обход и вокруг
соска. Нехорошая ухмылка старшего лейтенанта Лузгина стала
еще шире.
- Значит. Все. В порядке? - переспросил он, бесцеремонно
обследуя Марину взглядом.
Лицо Марины вдруг страшно исказилось.
- Вон! - закричала она, оскалившись. - Все вон! Вон отсюда!
Она подхватила с пола бутылку и запустила ею в лейтенанта.
Тот едва успел увернуться.
- Значит, все в порядке? - неожиданной для него скороговоркой
и совсем другим тоном уточнил Лузгин и вместе со своим
напарником поспешил ретироваться.
Когда они ушли, Марина, упав на колени, разрыдалась.
Я этого ожидал, присев рядом, осторожно погладил ее по плечу.
Все-таки она не выдержала. Все-таки зря я на нее понадеялся.
Все-таки она женщина...
Я отвел Марину в ее спальню, уложил в постель. А она,
захлебываясь, рассказывала. Рассказывала о пятнадцати безмерно
долгих потерянных годах, о том как взяли ее в оборот,
когда не было ей еще и двадцати (так я узнал, что Марине
на самом деле уже тридцать пять лет); рассказывала об изнурительных
тренировках и перенесенных операциях; брала
мою руку и заставляла ощупывать странные ямки на ее голове,
прикрытые волосами. Она рассказывала о растоптанных
надеждах и изнуряющем одиночестве, о страхе, ненависти и
подозрительности; о серых стенах, в которых прошла половина
ее жизни и тех людях, что умирали у нее на глазах. Она
ведь подумала, что и я тоже умер, что не выкарабкаться мне;
что зря я полез, что зря она согласилась, и что теперь всегда
так будет: куда бы она не пошла, что бы она не сделала,
все всегда будут умирать...
А слезы текли и текли, и лицо ее показалось мне в эти
минуты лицом совсем маленькой девочки, оплакивающей безудержу
свою давно потерянную, но до сих пор горячо любимую игрушку - свои
иллюзии... И горе этой девчушки было так велико,
что я на время позабыл о собственных проблемах.
А когда слезы кончились, она посмотрела на меня красными
заплаканными глазами и попросила тихо, очень так жалобно:
- Борис, ты останься. Не бросай меня.
И я остался с ней на ночь, и это уже была самая настоящая
измена моей Елене. И не думаю, что она мне когда-нибудь
простит ее.
Но иначе поступить я не мог...
Утром приехал Сифоров. Оживленный, почти счастливый.
- Ребята, - сказал он, весь светясь. - Сегодня ночью
Центр-два был атакован. Герострат в наших руках. Сейчас
его допрашивают в Большом Доме. Ребята, мы победили!
- Вот и прекрасно, - сказала Марина, с утра она выглядела
привычно сдержанной. - Надеюсь, теперь вы не нуждаетесь
в моих услугах?
- Мы победили, Марина, о чем речь?
- Тогда убирайтесь! Оба. Не могу вас больше никого
видеть.
Сифоров вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.
Мы отправились на Литейный, и действительно мне с Мариной
больше увидеться не пришлось. Не знаю, стоит ли мне жалеть об
этом.

Глава двадцать девятая
Было это так.
Ночью без пяти минут три в учреждение, маскирующееся
под Центр психотронных исследований зашел молодой человек
в костюме при галстуке и с большим портфелем. Все занятые
в операции "Мышеловка" знали друг друга в лицо, но этот человек
был им незнаком. Вахтер просигнализировал на пост управления
о подозрительном субъекте, там насторожились: как-никак
первое происшествие за неделю, что-нибудь да значит. Но молодой
человек в костюме опасным не казался. Он спокойно подошел
к кабинке вахтера, поставил на пол свой портфель и, наклонившись
к сетке переговорника, задал знаменитый вопрос:
- Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как пройти в
библиотеку?
Но на знаменитый вопрос молодой человек так и не получил
знаменитого ответа: "Идиот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74