Он и сам был раздосадован промахом. Пришел ко мне
в каюту.
-- Эх, Григорьевич! Мне бы крови стакан выпить для
поправления глаза, я показал бы им, как я бью. Пулю в пулю
лепить буду!
Остановились у берега, убили оленя. Прибежал ко мне
старик.
-- Попроси капитана, пусть меня пошлет шкуру снимать.
Молодые испортят, изрежут.
Капитан согласился. Я -- не охотник и не очень стремился
смотреть, как снимают шкуру. Так хорошо почувствовать под
ногами твердую землю после долгого плавания на воде!
Встретилась громадная глыба заледеневшего снега, одним краем
держалась у крутого склона горы. Под глыбой можно было встать
во весь рост. Только холодно, и редкие капли падали. Я пошел
под льдиной. Сыро, холодно, даже как-то могильно. Прошел. Меня
ждали спутники: они не успели остановить меня, боялись
окрикнуть и ждали, затаив дыхание. Едва я показался у края,
меня подхватили ласковые руки. -- Как ты жив остался! Счастье,
что не крикнул.
Я оглянулся. Льдина так надежно держится, гулко падают
успокаивающие капли.
Один из спутников выстрелил. От сотрясения воздуха льдина
дрогнула и осела. Урок хороший! Я больше не проходил под такими
висящими льдинами.
Пришли к месту охоты. Шкура с оленя снята. Старик гарпунер
сидит довольнехонек. Выпил две кружки горячей крови: усы,
борода -- все в крови. -- Вот теперь не дам промаху!
Поставили мишень -- какую-то щепку. Старик стрелял пуля в
пулю. Что это -- самовнушение или, действи тельно, горячая
кровь оленя помогла?
Вскоре после этого был случай, когда с нашей шлюпки и
шлюпки с норвежского судна одновременно бросили гарпуны в
моржа. Как доказать, чей гарпун попал первым?
Старик гарпунер по душевному складу был добродушнейшим
существом. Но его взлохмаченная голова, большая с проседью
борода, громкий голос и уменье дико таращить глаза производили
устрашающее впечатление. Недаром дали ему прозвище -- Черт.
Черт вскочил, вытаращил глаза да как заорет на норвежцев,
бросая разом и русские и норвежские ругательства... Норвежцы
отступились.
И было из-за чего шуметь: зверина был больше чем в тонну
весом.
во ЛЬДАХ
Ехал я с экспедицией по установке радиосвязи на Югорском
Шаре, Вайгаче и Маре-Сале.
Пароход не был приспособлен к плаванию во льдах -простой
полугрузовик. Ехали "на авось". На этот раз "авось" вывезло. Но
были близки к гибели.
За Колгуевым нас встретили льды. Мимо плыли льдины
причудливых форм. Сначала как цветы -- большие, белые.
Зеленеющие подводные части льдин усиливали сходство с
растениями. Лед все прибывал и, словно стадо, стал обступать
кругом.
Замедлили ход, но двигались. Думали, авось выйдем из
полосы льдов. Но натолкнулись на ледяные поля длиною в
километры. Мы счастливо попали в озеро среди льдов. Если бы лед
сдвинулся, пароход раздавило бы. Опасность была велика. А
кругом так светло, так нарядно среди белых синеющих льдов с
зелеными озерками пресной воды на них, что об опасности не
думалось. Со льдин добавили запасы воды.
Часть спутников (не северяне) все же напугалась и пыталась
добраться до берега. Взяли лодку, всякого груза (провизии,
дров, ружье и т.д.) набрали свыше сил и потащились. Через
несколько дней пришли обратно -- измученные, чуть живые от
усталости.
Прошло 28 дней. Зашуршали льды, двинулись... Мы были
свободны.
Много разных льдин встречалось, иногда -- источенные
водой, как кружевные. Красивые льдины!
А раз океан рассказал жуткую повесть. У берега
остановилась льдина, на ней что-то темнело. Я подошел ближе
посмотреть, что это. В льдину вмерз руль.
Льдина давняя, руль вмерз довольно глубоко. Где судно?
Спасся ли кто-нибудь из бывших на нем?.. Кругом тихо,
золотисто-радужный свет наполнял все. А на берегу, близко к
воде, ко льдам, цветут ромашки с ярко-оранжевыми серединами и
крупные незабудки -- голубые и розовые.
БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК вз прошлого города Архангельска
В восьмидесятых-девяностых годах прошлого века весь город
знал Куликовского Александра Павловича. Рабочий в колбасной,
Куликовский причинял много хлопот начальствующим лицам. При
видимой благонадежности Куликовский был бунтарем...
Семья у Александра Павловича была большая, ребят --
десять. Жили голодно.
Восстанавливая в памяти Куликовского и его "дела", я
обратился к людям старше меня годами. Спросил у Марьи
Яковлевны, помнит ли Куликовского.
-- Как не помнить! И было тоне сколь давно. Будто вчера
или позавчера (Марье Яковлевне за восемьдесят, и восьмидесятые
и девяностые годы для нее -- недавнее вчера).--Трезвый
Александр Павлович,--продолжала рассказ Марья Яковлевна,-- шел
всегда прямо. В костях широк. Когда здоровался, волосами весело
встряхивал. Волосы темные, курчавились. Росту был
обыкновенного, значит, среднего. Ходил в шляпе, только в
большие морозы надевал шапку. Ему в провинность ставили и шляпу
-- "Будто господин какой!" Не могли подобрать закона для
запрета шляпы. Народ Куликовского уважал, а что пил -- то ему
не очень в вину ставили: он и пьяный с пониманием вел себя.
Тогдашние начальники всячески донимали Александра
Павловича. Каждый из них знал свои дела и боялся, что узнает
про то Александр Павлович и в каком-нибудь виде на свет
выставит. Даже архиерей говаривал:
-- У него, у Куликовского, и почтение-то какое-то
непочтительное, и указать не на что, и сказать нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23