Увидела Маланья, заколыхалась, заторопилась, догнала. -- Ты
куда пошел? -- На Чум-гору.
Посмотрела Маланья на мои ноги -- я был в ботинках --
Обратно как пойдешь? Боком перекатывать себя будешь? -- Маланья
объяснила, что на острых камнях ботинки скоро порвутся. -- Я
тебе пимы принесу.
Подождал. Маланья принесла новые пимы из нерпы с подошвой
из морского зайца.
-- Одень. В этих пимах и по камешкам хорошо, и по воде
можно ходить. А сколько стоят пимы?
-- Полтора рубля.
Мне это показалось дешево. Удивление вылилось вопросом: -
Оба?
Маланья засмеялась долгим смехом, даже села на землю.
Отмахиваясь руками, раскачивалась. И сквозь смех сказада-
-- Нет, один пим! Один ты оденешь, один пим я одену. Ты
шагнешь ногой, и я шагну ногой Так и пойдем.
Посмеялась Маланья и рассказала старинную ненецкую сказку
о людях с одной ногой, которые могут ходить только обнявшись
-- Там живут любя друг друга. Там нет злобы. Там не
обманывают,-- закончила Маланья и замолчала, задумалась,
засмотрелась в даль рассказанной сказки. Долго молчала Маланья.
Собаки угомонились, свернулись клубками, спят Только уши
собак вздрагивают при каждом новом звуке.
-- Ты думаешь, в сказках все сказка? -- снова заГово" рила
Маланья.-- Я думаю, и правда есть. -- Расскажи еще. Ты много
знаешь старых сказок? -- Много знала, да потеряла. Живу давно,
иду долго, по дороге и потеряла много.
Поехал я на два месяца, продуктов взял на четыре Лишнее
всегда пригодится остающимся. Не взял керосину, не взял дров и
теплой одежды для зимы. Была у меня шуба, теплая шапка, но для
зимы все это легкая одежда.
Начал готовиться к зимовке. Надо запасти дров. У берега
было много плавника. Сталкивал бревна в воду, кое-как подгонял
ближе к дому, распиливал и втаскивал в гору к дому. Много
запасти не было силы и времени. Месяца на два-три запас.
С наступленьем темных ночей пришли и ветры, будто
сговорились.
Несколько дней штормовой ветер не выпускал из дому. Ветер
порывами наваливался на дом, пытался сбросить с места. Дом
вздрагивал, отвечал не то вздохами, не то стонами. Наконец
ветер успокоился. Я пошел делать зарисовки.
Большие пятна сгустками крови краснели на камнях. Подошел
ближе. Это камнеломка в осеннем расцвете -- увяданий. Листья
желтеют и проходят всю гамму красных тонов. Яркое увядание
камнеломки, похожее на цветение, разгоняло безнадежность,
громко говорило о радости жизни, о силе жизни. В темном пейзаже
увядающая камнеломка радовала больше весеннего цветения на юге.
Ненцы ждали с Большой Земли продуктов на зиму. Кто-либо из
ненцев дежурил на высоком месте, всматривался в море.
Пароход! Пароход идет!
Становище ожило. У всех оказалось много дела, хлопот
Сколько я ни всматривался в море -- ничего не видел. - Да ты
носом нюхай. Дымом пахнет Глазом-то и мы не видим.
В том же 1905 году познакомился с Тыко Вилкой. Картины
Вылки меня поразили глубоким пониманием полярного пейзажа.
Картины были исполнены карандашом и акварелью. Исполнение было
неровное. Рядом с утонченнейшими акварелями, напоминающими
лучших мастеров, были резко набросанные черные горы, скалы. В
них надо было вглядеться, смотреть надо было иначе, чем
обычные, привычные глазу пейзажи. Особенно радовали и
запомнились "Жонка ловит рыбу" и "Ночь летом". "Жонка ловит
рыбу" -- непосредственная передача виденного,
прочувствованного. Мягкие линии невысоких гор обступили залив.
Лодка. Ряд поплавков. Рыбачка наклонилась над сетью.
"Ночь летом" -- маленький островок, тихая вода, над
островком два легких розовых облачка.
Вилка стремился на Большую Землю, в Москву. Хотелось
отговорить, посоветовать окрепнуть в своих работах, окрепнуть в
своих достижениях и тогда ехать.
В те недавние и, кажется, такие далекие от нашего времени
годы не было бережного и заботливого отношения к самобытным
художникам, выходящим из малых народов, как сейчас. К
сожалению, в Москве Илья Константинович пережил много горьких
минут.
В одну из поездок на Новую Землю пришлось ехать с
губернатором Сосновским.
Преисполненный довольством, высокий чин заговорил о целях
своей поездки. Его не смущало, что его слова будут слушать и
пассажиры второго класса, и даже пассажиры трюма, палубы,
пассажиры третьего класса. Под мерный шум машины, под журчание
воды, рассекаемой пароходом, губернатор говорил:
-- Я еду -- я получаю прогонные с каждой версты за
двенадцать лошадей! За двенадцать лошадей е каждой версты! --
Хмельной властелин Севера просто думал вслух: -- Еду по морю, а
версты считаются, прогонные сосчитываются. И море милое, тихое.
Мне это нравится. Я доволен!..
На пароходе ехала одна женщина -- учительница, туристка.
Море проявило непочтительность к губернатору, подняло
волны и сильно раскачивало пароход. Капитан распорядился
перевести пассажирку в почтовую каюту. Каюта была на верхней
палубе, в ней менее укачивало.
Первый класс был занят чинами разных достоинств. Капитан
распорядился поставить охрану к каюте пассажирки. Это оказалось
не лишним. Ночью, несмотря на качку, чиновники пытались
навестить одинокую путешественницу. Крепкие руки моряков
помогли кавалерам вернуться на свое место.
На Новой Земле один чиновник показывал шкурки пыжиков,
полученные "в подарок".
Ненец, чьи шкурки показывал чиновник, стоял тут же и,
качая укоризненно головой, тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23