Блестел отполированный посох с серебряным
набалдашником. Сверкали янтарные четки, сверкал золотой
наперсный крест с драгоценными камнями.
Архимандрит красивым, хорошо разученным взмахом руки
благословил богомольцев. На крыльцо вынесли большое мягкое
кресло и осторожно придвинули к архимандриту. Поддерживаемый
дюжими монахами-телохранителями архимандрит колыхнулся и
погрузился в кресло. Весь вид архимандрита полон благостыни и
милосердия, от него несся легкий аромат розового масла и запах
росного ладана. Архимандрит одной рукой перебирал четки, другой
рукой слегка передвигал золотой крест на груди. Было похоже,
что он непрестанно молится. На самом деле крест холодил -- так
казалось архимандриту. Под шелковой рясой была пуховая
подушечка, к кресту приделана тонкая кипарисовая дощечка, а
холод чувствовался мучительно. Доктора прописали ежедневные
морские ванны (запас морской воды для сего был на пароходе).
Архимандрит не переносил горячей воды и боялся холодной, для
него делали "летнюю воду".
После такой ванны и после обеда благорасположение ко всем
и ко всему помогало выслушивать слезные просьбы безденежных
богомольцев.
У Соловецкого подворья была пристань для пароходов,
бегающих между городом и Соломбалой. С парохода сошел
Куликовский. Он торопился по каким-то делам, но увидал монахов,
высящихся на крыльце, и, забыв о своих делах, стал
всматриваться и вслушиваться.
Архимандрит не утомлял себя, говорил не очень громко, но
четко, всеми хорошо слышимо. Говорил о монашеском бытии, о
непосильных трудах, о неустанном молитвенном бдении, об
изнурительных постах, особо строго соблюдаемых. Говорил так
убедительно, что и сам верил своим словам; в его голосе
слышалась настоящая скорбь о всей монашеской братии.
Куликовский оглядел монахов, как на подбор откормленных.
Есть же в монастыре не поддающиеся полноте при всем обилии яств
-- таких не нашел. Справа и слева кресла стояли два образца
"постников": ремни не сходились на их животах. Один монах
опоясался ремнем выше вал на пароход по трапу, устланному
ковровой дорожкой, которая свертывалась следом за
архимандритом.
На звоннице у часовни забрякали колокола, пароход дал
третий свисток и тронулся от стенки.
Куликовский был доволен своей победой, снял шляпу и
поклонился архимандриту глубоким, почти монашеским поклоном,
оказывая свое "почтение".
Архимандрит счет уместным ответить на поклон поклоном.
Тяжелый живот не позволял ему делать обычный поклон, и
архимандрит приспособился слегка приседать и наклонять голову
-- похоже на поклон и картинно. Старухи говорили: "Умилительно
кланяется".
Ответив умилительным (и примирительным) поклоном,
архимандрит послал благословение Куликовскому и второе -- всем
оставшимся на берегу. Богомольцы с парохода кричали
Куликовскому: -- Спасибо, заступник, век помнить будем!
ХВАЛЕНКИ
Село Веркола на реке Пинеге. 1905 год. Заканчиваю этюд
старого дома. Подходит старуха. Оглядела меня внимательно: --
Здорово посиживаешь! -- Здорово похаживаешь! Этим мы
поздоровались.
- Чей? -- Из Архангельска.
- Мм... Женат?
Старуха поглядела на мою работу. -- Скажи на милость, чего
ради сымашь дом, старо которого нет? Наизгиль али понасердки?
-- Нет, бабушка, не издеваюсь, не изгиляюсь я над хозяином
и на сердце против него не несу ничего. Сымаю
жавота и пухлые ручки уместил на сей возвышенности; другой
опоясался ниже живота,-- казалось, у него над ремнем или бочка,
или туго стянутая перина.
Архимандрит закончил свое "слово" особенно проникновенно и
ласково и -- отказал взять на пароход безбилетных.
Куликовскому хотелось тряхнуть сытых монахов, заставить
услышать голодных, хотелось ударить монахов если не кулаком, то
хотя бы словом. Он вскинул голову, готовясь что-то громко
крикнуть, и остановился. Все, что могло быть последствием,
одним взмахом пронеслось в голове: у монахов и власть и сила,
его. Куликовского, привлекут за оскорбление монашествующих и
припишут еще ряд статей. Александр Павлович рванул с головы
шляпу -- это можно счесть за почтение к монашествующим,--
забежал в часовню, схватил евангелие и с евангелием, высоко
поднятым над головой, подбежал к архимандриту. Не сдерживая
себя, крикнул на все подворье:
-- Помнишь ли, что здесь сказано: "Приходящих ко мне -- не
отрину!"
На какую-то часть минуты архимандрит рассвирепел, но,
вспомнив наставление доктора не волноваться, беречь сердце,
овладел собой, вернул себе благостный вид, взял из рук
Куликовского евангелие, приложился, благословил безденежных
богомольцев и разрешил им погружаться на пароход.
Провожая ликующих богомольцев, Куликовский успокаивал
архимандрита:
-- Свое возьмешь. В море, если будет качка, устроишь
моление об избавлении от погибели. Если будет тихо -- моление
благодарственное, вот и добавочный доход!
Архимандрит рад, что Куликовский не вздумал сам ехать в
монастырь. Это вернуло хорошее настроение. Поддерживаемый
монахами, архимандрит прошество
для памяти, чтобы знать, каки дома раньше строили. Теперь
таких уже не строят. -- Верно твое слово, новы дома ишь
курносы. Старуха показала на новые дома с вышками. Раздалось
пение на высоких нотах. -- Бабушка, что это? Или поет кто? --
Хваленки на передызьи поют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23