Куликовский подсказал: --
Александр Павлович.
Чиновники остолбенели от такой дерзости: осмелиться
поправить самого губернатора! Губернатор овладел собой:
-- Уважаемый Александр Павлович! Ее императорскому
величеству благоугодно было... Куликовский поднял руку:
-- Всемилостивейшей государыне императрице... Губернатор
скрипнул зубами, сдерживая желание раскричаться, расшуметься и,
может быть, дать волю кулакам. Осмелиться дважды остановить его
превосходительство -- неслыханная дерзость! Но Куликовский
защищает титулование императрицы, ее честь...
Губернатор оттянул рукой тугой воротник мундира, глотнул
воздух. Ждали какого-либо припадка, но важная особа справилась
с собой и продолжала медленно, выделяя каждое слово.
-- Глубокоуважаемый Александр Павлович! Ее императорскому
величеству, всемилостивейшей государыне императрице благоугодно
было в ответ на ваше всеподданнейшее поздравление с чудесным
спасением августейшей семьи послать вам высочайшую грамоту в
виде телеграммы, кою я имею высокую честь вручить вам, принося
свое поздравление с монаршей милостью и с пожеланием вам
доброго здоровья на многие годы!
Куликовский протянул руку губернатору, позволяя пожать.
Позволил и другим чинам высказать поздравления, позволил пожать
руку Расшаркивались, улыбались -- улыбки получались кривые,
зубы скалились, а слова были самые изысканные, из слов кружева
плелись.
Злоба переполняла гостей. Злились и на Куликовского, а
больше на царицу: дернуло ее послать ответ! С этой телеграммой
пришлось ехать к черту на кулички, чуть не на свалку, и на
потеху любопытным молиться и распевать! А народ -- будто у всех
свободное время -- устроил гулянье.
Расшаркались гости, заулыбались, прощаясь, в дверях гнули
головы и плечи.
Надевая шинели, начальствующие почувствовали возвращение в
значительность своих чинов и положений. Оглянулись: толпа
любопытных, невозбранно проникших в неохраняемые ворота,
заполнила двор. Любопытные не выражали восторга, не выкликали
слов привета, но и ничего иного, никакой непочтительности не
проявляли: просто уставились.
Губернатор изобразил улыбку милостливо-снисходи-тельную и
в меру строгую. Этой улыбкой его превосходительство старался
показать и убедить: "Все было так, как надо, как должно быть!"
Все чины тоже сделали улыбки.
Вслед начальству кто-то сказал:
-- Ишь, намолились, напелись -- будто напились, наелись,
лицом довольны, нутром злостью исходят...
Отметил Куликовский белые перчатки у всех гостей и у
полицейских. Купил себе белые перчатки и с телеграммой в руках
появился на рынке. Белые перчатки, неторопливая поступь делали
Куликовского важным. Полицейские вытягивались, козыряли,
провожали глазами.
Все знали и о "гостях" Куликовского, и о молении, и о
пении. Всем хотелось видеть телеграмму, "т
Из лавок зазывали, кричали не по фамилии, как обычно, а по
имени, отчеству.
-- Александр Павлович, сделай милость, зайди, покажи
телеграмму! -- Пять целковых за прочтение. -- Что очень
дорожишься?
-- Надо деньги вернуть: когда я телеграмму посылал -- без
мала месячный заработок ухлопал. Деньги гони вперед, да один
читай.
-- Ну уж это, как подобает. За свои собственные деньги я
хочу в своих собственных руках держать царскую телеграмму и
собственными глазами единолично читать. Держи деньги.
Желающих было много. Подходили с бумажными пятирублевиками
или с золотыми пятирублевиками. Серебряными рублями Куликовский
не брал: карман оттягивают. Из соседних лавок торопили желающие
"единолично и собственными глазами читать царскую телеграмму".
К вечеру цена за прочтение снизилась до трех рублей. На
другой день брал по рублю, и даже по полтиннику...
Объявили праздничный "царский" день. В соборе --
торжественная служба.
За час до звона Куликовский был в соборе. Прихватил с
собой ребят. Установил ребят на колени и сам занялся усердной
молитвой.
Гулко отдались по собору шаги полицейской команды,
молодцевато отпечатывающей шаг.
Бедноту, забравшуюся посмотреть торжественную службу,
послушать архиерейский хор, быстро вытеснили,-- места
освободили для "чистой публики". Хотели убрать и Куликовского.
Полицмейстер приказал не беспокоить.
В разных местах собора в стойке "смирно" зайерли отборные,
рослые полицейские, строго распределяй публику (молящихся) по
чинам и по одежде.
Отзвонили колокола. Забренчали бубенчики на архиерейском
облачении. Духовенство собралось со всего города.
Явились все начальствующие особы. Покосились на
Куликовского, но не решились помешать его молитве.
Служба шла своим чередом. Протодьякон вобрал полную грудь
воздуха, растворил рот и рявкнул многолетие.
Куликовский, преисполненный молитвенным усердием, тоже
запел многолетие во всю силу. Его пение неслось отдельно от
хора. Напрасно регент делал знаки, прося или не петь, или
вступить в пенье с хором. Начальствующие переглядывались.
Полицмейстер ждал сигнала принять меры.
Служба кончилась. Куликовский подошел к губернатору,
поздравил, протянул руку. Лицо у губернатора передернулось.
Губернатор овладел собой, и лицо его любезнейше заулыбалось.
Спектакль продолжался. Пришлось губернатору пожать ручонки
маленьким Куликовским. Ребятишки звонко проговорили заученные
слова поздравления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23