Не углядишь, и вот – пожалуйста.
– Мара, прекрати ворчать, – приказал логофет, но тут же понял, что допустил тактическую ошибку.
– А вы не крысьтесь, – велела старая служанка, поправляя покрывало и подтыкая его под перину. – Валяетесь без сил, как бледная немощь, дышите как рыба, вытащенная из воды, – вот и лежите, помалкивайте пока. А то ведь даже сил нету на меня тряпкой замахнуться, верно я говорю?
Керберон поднес к губам старика высокий стакан с горячим питьем, и тот, сделав первый глоток, сморщился.
– Гримасы корчит, словно маленький, – тут же взвилась Мара. – А думать нужно было, желательно головой. Всю ночь гулял, как кот по крышам. Вернулся перед самым рассветом и снова – шасть по государственным делам. Добро бы хоть по девкам, от них пользы больше. Поясницу небось натрудили на этих тайных советах… Болит?
– Болит, – признался Берголомо.
– А я что говорю? Безобразие, да и только.
Великий логофет закрыл глаза и счастливо улыбнулся. Над ухом монотонно бубнила преданная, добрая Мара. Он чувствовал, как она волновалась и переживала, глядя на его посеревшие, запавшие за эту ночь щеки, глаза, окруженные темными провалами, и заострившийся нос. У него всегда был отменный слух, который не ухудшился и на старости лет, и он отлично слышал, как перетаптывались под дверями опочивальни Ларакалла и Бихан Фанг. И это значит, что все, кого он любил и кто беззаветно любил его, находились рядом.
– Все, женщина, – произнес он решительно. – Побурчала, и хватит с тебя радости на сегодняшний день. Я пока что не умираю. Вот буду лежать на смертном одре, тогда и выговоришься от души, а сейчас – извини…
– Такое скажете, – расцвела Мара и тревожно вгляделась в его слезящиеся глаза. – Бульон приготовить?
– И приготовить, и подать, и поворчать, что мало съел, – весело сообщил Берголомо.
– Ну, сла-те господи, ожил маленько, – обрадовалась служанка. – Тогда я побежала варить куру. Такой жирный молоденький каплунчик сегодня попался – просто загляденье. Я мигом…
– Мара, – негромко окликнул ее логофет.
– Что?! – встрепенулась она.
– Ты уже знаешь, что случилось? Ну, что война…
Служанка остановилась на минуту, махнула рукой, будто отгоняя надоедливую пчелу.
– И что? – сказала она наконец. – Конечно, радости мало, но все равно переживем как-нибудь. Разве это впервые? Сколько мы с вами видели, и ничего, Пантократор милостив. Мне главное, чтобы вы были живы-здоровы, а в остальном… Никогда еще так не бывало, чтобы было никак.
И, завершив свою речь любимой присказкой, Мара отправилась колдовать на кухню. Она настолько верила в своего хозяина, что была твердо убеждена, что стоит ему строже приказать вражеским войскам не шуметь и не безобразничать, как они тут же разойдутся по домам, усовествленные.
Керберон проводил ее взглядом. Его зеленые глаза смеялись.
– Поговори со мной, – попросил Берголомо. – Расскажи…
– О чем?
– Ты ведь слышал нынешней ночью, что говорилось за королевским столом?
– Разумеется.
– Им невдомек, что у кого-то может быть такой острый слух.
– Отчего же. Гус Хиттинг подозревает всех и во всем, даже тетерева – в способности написать серенаду на три голоса. А Фрагг Монтекассино, тот вообще, как мне кажется, знает.
– Мы никогда не обсуждали подробно эту тему.
– Вы всегда отличались деликатностью.
– Мне нужно знать детали, ты же понимаешь, как это важно.
– Я готов ответить на любой ваш вопрос.
– Ты никогда не рассказывал, каково это – странствовать с черными паяцами.
Телохранитель задумался. Странное выражение промелькнуло в его взгляде: то ли тоска о былом, то ли счастье, то ли он просто улыбнулся приятному воспоминанию.
– Как-то мне случилось прыгнуть в водопад, – сказал он после минутного размышления. – Скала высоченная, вода гремит, и совершенно неясно, что там внизу – утесы или глубокое озеро; разобьешься или пронесет – выплывешь. Так вот, когда я летел – это было невероятное ощущение, восторг и ужас, блаженство полета и страх смерти. Вот и с ними нечто подобное. Но, во всяком случае, ты наверняка знаешь, что живешь. Каждую минуту ты чувствуешь как самую драгоценную и неповторимую. Они научили меня ценить жизнь, дорожить ею, но не бояться смерти. Этого дорогого стоит, не правда ли, падре?
– Ата-мангарраи, так, кажется, они себя называли? – спросил логофет, приподнимаясь на локте.
– Именно так.
– Что они рассказывали тебе о Баласангуне?
Керберон вскинул на старика изумленные глаза:
– Откуда вы знаете?
– Что? – настойчиво и нетерпеливо повторил логофет.
– Не многое. Они очень любили его и вспоминали как утраченное сокровище, как самое дорогое, чего лишились в своей вечной жизни. Они говорили со мной об увитых виноградом и плющом красных стенах Эрем-аугалы – обители иерархов, о прозрачных водах Дивехши, в которых плескались серебристые левиафаны; о ее зеленых берегах, поросших лесами; бассейнах и фонтанах, полных золотых рыб; о дворцах и замках; о высоких синих башнях, белых храмах и золотых шпилях Коронеи. И о страшной войне, которая однажды разразилась в этом цветущем краю. О юном мечтателе, который стремился построить новый, еще более прекрасный мир, а потому был вынужден уничтожить прежний; о великом завоевателе, который желал справедливости и равенства всех людей в своей новой империи, раскинувшейся под мирными небесами, и о пролитых им реках крови, в которых утонули его чистые грезы. О морях крови, переполнивших семь чаш божьего гнева…
– Как звали этого завоевателя? – спросил логофет.
– Абарбанель, любимый сын Пантократора.

* * *

Нет в мире девочки, что не засыпала бы в своей кроватке под сонный голос матери, рассказывающей ей сказку о бедной сиротке, которую злая мачеха выжила из дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121