Целый год я боялся смежить веки, потому что у меня перед глазами снова и снова вставали все подробности этой битвы, и мне казалось, еще немного – и я сойду с ума. Наконец я преодолел себя. Я загнал эти воспоминания в какой-то самый далекий, самый потаенный уголок памяти, и ужасные сны перестали навещать меня. Но что же? Спустя год я поймал себя на том, что едва ли не с нежностью вспоминаю какие-то мелочи: как мы выходили из города и у самых ворот странная заплаканная девушка поцеловала увядший уже цветок фиалки и дала его мне. А я спрятал его в перчатку, и он был со мной все сражение. Правда, к концу превратился в сморщенный лиловый комочек.
А паренек, который стоял в строю рядом со мной, очень смешно не выговаривал букву «с». И все время твердил «шкорее же, шкорее». Ему было невмоготу ждать.
– Минуты ожидания перед боем самые длинные и несправедливые, – согласился Лахандан. – Ты уже не принадлежишь себе и мирной жизни, и возврата нет и быть не может. Но и война еще не началась. Это все равно что душе застрять между небесами и подземным миром.
– То есть на земле? – спросил Ульрих.
Лахандан только кивнул в ответ.
Ноэль с интересом разглядывал безмятежное лицо своего товарища. Он думал о том, что Лахандан не понаслышке знает, о чем говорит, и что ему тоже случилось на собственной шкуре испытать тяжесть последних минут ожидания, перед тем как сорвется с места вражеская конница и сокрушительной лавиной понесется на тебя с гиканьем и протяжным победным кличем. И самое трудное дело на свете – остаться стоять на месте и дождаться, когда эта тяжелая черная волна ударит в твой строй, сбивая с ног, сминая, ломая и круша. А кажется, что только в тебя…
– А я уверен, что стану с нежностью вспоминать этот день. – Герцог призывно помахал хозяину рукой. – Эй, любезный, будь добр еще три бутылочки этого чудесного напитка!
Лахандан обвел взглядом выкрашенные в нежный зеленый цвет стены заведения, увешанные бронзовыми и медными щитами, деревянными раскрашенными масками, глиняными фигурками и бесчисленными оберегами и амулетами, и глаза его потеплели.
– Да, это очень хороший день, – согласился он. И внезапно спросил: – Ноэль, друг мой, ты умеешь читать руны?
– Смотря какие, – прищурился Рагана.
– Древние гессерские.
– Допустим.
– Я так и думал, – сказал Лахандан и снова погрузился в созерцание.
– О чем мечтаешь? – окликнул его Ноэль.
– О рыбе, друг мой, о тяжеленной серебристой рыбе, которая сейчас затаилась где-то под замшелой корягой и шевелит красноватыми плавниками в темной и прохладной глубине, а нас там нет, и один Пантократор знает, когда мы теперь там будем.

* * *

Картахаль Лу Кастель предчувствовал войну.
Легкий ветер принес от реки прохладу и свежесть, но для него вечерний воздух был пропитан терпким, пряным запахом.
Запах войны не спутать ни с чем. Это дерущая глотку и легкие адская смесь дыма, гари, запаха лошадиного и человеческого пота, крови, кожи и окислившегося металла.
Вкус войны присутствовал во всем: в кусках мяса, прожаренных с кровью, густой багровой марьяге, которую услужливо наливала ему в стакан Лорна Дью, и в капельках соленой влаги, выступившей над верхней губой.
Ее звук слышался ему в шуме толпы на площади; в звоне конской упряжи и цокоте копыт по каменным плитам; в протяжных вскриках мандолины и звонком барабанном бое.
Ее черная крылатая тень носилась над Оганна-Ванком, отмечая своей печатью десятки и сотни мужчин и женщин, еще ни о чем не подозревавших. Война стучалась в двери и заглядывала в окна праздничных домов. Край ее красного плаща закрыл звезды, и они засветились пурпурным светом, пугая зверей и младенцев, еще не утративших способности прозревать очевидное. Она завернула в казармы на улице Мертвых Генералов и бесшумно пронеслась дальше, к королевскому дворцу.
Тоскливо и отчаянно взвыли собаки, оплакивая хозяев, но те не вняли предупреждению, радуясь празднику.
С печальным криком сорвались с деревьев вспугнутые темным призраком птахи, только-только устроившиеся на ночлег.
Но люди не чувствовали приближения беды и были вполне счастливы.
Картахаль мог бы сказать правду милой Лорне или тому веселому ваугу в зеленом шарфе с алыми птицами, поднимающему тост за то, чтобы жизнь приносила всем только радостные известия. Или этому чудаковатому милому старику в широкополой шляпе с золотой бахромой, который так увлеченно торгуется с уличным продавцом из-за сувоя яркой ткани. Мог бы послать кого-то за гармостом Бобадильей Хорном и Лио Бардонеро – но зачем?
Война уже накрыла мрачной тенью всю Медиолану, и оставалось только принять игру по ее правилам и попытаться опять выиграть в ней.
Снова сшибутся в лобовой атаке конники, сойдутся в схватке меченосцы, и огненный дождь прольется с небес горящими стрелами. И чей-то клинок сломается о щит; и чей-то друг бессильно повиснет на копье; и чей-то панцирь хрустнет под острым клювом бердыша; и чей-то предсмертный шепот уже никто не расслышит.
И снова будет громко кричать барабан, созывая последних оставшихся в живых Созидателей, собирая их вокруг рваного черного знамени с серебряным крылатым змеем:
– Бунда-хум! Бунда-хум!!! Бунда-хум…

* * *

– Паяцы! Паяцы приехали!
Праздничная толпа с радостным возбуждением кинулась туда, куда указывал глашатай.
Пестрые повозки с полосатыми шатрами остановились напротив королевского дворца. Еще никого не было видно, но уже звучала неистовая, веселая музыка, от которой ноги сами шли в пляс. Люди торопились и толкались, чтобы занять места получше и поближе к импровизированному помосту, и совсем не обращали внимания на высокого голубоглазого человека в белом балахоне и черно-красно-белом колпаке, на котором явно не хватало нескольких бубенцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121