— Лантхильд! — крикнул Сигизмунд. — Вымой пол.
…Девка уже домывала пол, когда в дверь позвонили снова. Явилась маляр-штукатур.
— Ну че, — сказала она с порога, — обстучать у вас надо…
— Хво? — растерянно спросил Сигизмунд.
Маляр не обратила никакого внимания на то, что спросили ее по-иностранному.
— Штукатурку мокрую сбить, не то упадет, не дай Бог, на голову, пристукнет… — пояснила она. — Газетки постелите пока. Стремянка есть у вас?
Сигизмунд полез за газетками. В начале перестройки усердно копил. Для истории. Теперь без всякой жалости устилал историческими личностями пол и диван, стол и книжные полки. Мелькали лики Горбачева, Ельцина. Фамилии: Нуйкин, Салье, Новодворская, Иванов и Гдлян… Господи, как давно все это было!
Притащил стремянку. Малярша споро забралась наверх, обстучала потолок, усеяв газеты кусками штукатурки. В комнате стало жутко.
— Ну вот, — бодро сказала она, слезая со стремянки, — месяцок посохнет, а там сделаю.
— Сколько посохнет? — переспросил Сигизмунд.
Она еще раз подняла голову к потолку.
— Да месяцок, быстрее не выйдет. Оно же высохнуть должно, иначе и смысла нет белить. Сантехники из перекрытий аквариум сделали, рыбу можно разводить. Пока все вытечет, да просохнет… К февралю сделаю.
Она ушла. В коридоре остались белые следы.
Ворча себе под нос, Лантхильда принялась отмывать за ней пол.
* * *
Сигизмунд был благодарен девке. Не будь Лантхильды — разгребал бы сам весь этот хлам. Как миленький. Не при царизме живем, у нас слуг нет. Есть только жены. И еще есть слуги народа, это которые по телевизору. Они тоже хлам разгребать не будут.
Вечером, предварительно созвонившись, заехал к Генке. Генка обитал в районе «Электросилы». Когда Сигизмунд позвонил и сказал, что заедет по делу, Генка не проявил ни радости, ни удивления. Заехал — ну и ладно. Уехал — да и аллах с тобой.
Дверь открыл Генка. Театрально вскричал:
— А, родственничек!
— Кто это, Гена? — донесся с кухни голос тетки.
— Это я, тетя Аня! — крикнул Сигизмунд.
— Ой, Гоша… — Тетя Аня выплыла из кухни, вытирая руки о полотенце. — Раздевайся, сейчас чаю… Ты с работы, голодный? Может, пообедаешь с нами?
— Ну да, будет он наши пустые щи хлебать… Он у нас генеральный директор, он у нас по ресторанам, девочки, стриптиз, мясное ассорти… — сострил Генка.
— Гена! — укоризненно сказала тетя Аня. — Что ты несешь?
Даже покраснела, бедная.
— Да нет, тетя Аня, я по делу, на минутку. У меня дома обед.
Сказал — и сразу осекся. Тетя Аня вздохнула (она тяжело переживала семейную неудачу Сигизмунда — видать, попрекала прежде сына-балбеса: мол, кузен-то женился, семью завел, а ты…)
— Давно пора, Гошенька, — сказала она.
— Что пора?
— Мужчина должен быть женатым, — сказала тетя Аня.
— Нет, это я сам готовлю, — неискусно соврал Сигизмунд.
— Дело твое. — И проницательная тетя Аня уплыла на кухню.
— Пошли, пока она снова не завелась, — заговорщически прошептал Генка. Потащил Сигизмунда к себе в комнату.
Берлога Генки представляла собой длинный, очень темный и исключительно захламленный пенал. Преимущественно хранились здесь разные мелкие предметы, необходимые для бизнеса на студенчестве: какие-то курсовые, старые учебники, видеоматериалы, в углу неприютно приткнулся старенький компьютер, «троечка», на полу сиротливо громоздился магнитофон «Юпитер», еще бобинный. Под самым носом у продавленной тахты, на которой только Генка и мог лежать
— у остальных сразу начинал ныть позвоночник — стоял телевизор. Тоже советский. Все это было густо припорошено пылью.
— Мать рвется тут все прибрать, — похвалился Генка, — а я не даю. Удерживаю, как царь Леонид Фермопилы.
Одна стена и шкаф отражали давнее увлечение Генки художественной фотографией. Были залеплены наглухо. Генка полагал, что чем крупнее фотография, тем она художественнее. Несколько штук — с детьми. Дети собирали цветочки или беседовали с кошечками. Имелись пейзажи. Тоже в ограниченном количестве. Березка во поле, клен, роняющий листья. Речка и мостик. Пейзажи только деревенские. Генка ездил их снимать в Белоостров.
Больше всего Генка фотографировал баб. Были здесь девицы одетые и раздетые, одевающиеся и раздевающиеся. У всех очень большие, многозначительные, сильно накрашенные глаза. И волосы распущенные. И все чрезвычайно серьезны. Не любил Генка легкомысленного хихиканья в объектив.
— Слышь, балбес, дело есть, — начал Сигизмунд, осторожно присаживаясь на тахту, прикрытую старым колючим ковром.
— И чем же может помочь блистательному гендиру бедный родственник? — развязно осведомился Генка.
— Не комплексуй. Это тебя не красит, — обрезал Сигизмунд. — У тебя видеокамера на ходу?
Генка насторожился.
— А что?
— Одолжи на пару дней.
— Чего?
— Видеокамеру, говорю, на пару дней одолжи.
— Кобеля своего увековечить решил, что ли?
Во время одного из визитов Генки к Сигизмунду кобель проел генкины штаны.
— Ярополка. К родителям поеду…
— Ладно, — нехотя сказал Генка. — Что ты как последний жлоб, в самом деле…
Вытащил ящик письменного стола — большого, добротного, сталинских времен. Извлек камеру.
— Пользоваться умеешь? Да ладно, гляди. Она для дураков сделана. Сюда гляди, тут жми…
— Да знаю я, знаю…
Генкины объяснения вдруг напомнили Сигизмунду его собственные — когда он девку обучал пользованию «поляроидом».
— Футляр от нее есть?
Генка порылся в ящике. Вывалил на стол кучу проводков, каких-то разъемов, адаптеров…
— Что-то не вижу… Да так бери, без футляра… Не найду сейчас. Только ты подзаряди ее прежде, чем снимать. Аккумуляторы не забудь…
— Платок хоть дай, заверну…
Генка принес из коридора ветхий шелковый платочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153