Сигизмунд, не глядя, хлопнул ладонью по выключателю. Вспыхнувшим светом хлестнуло по глазам, как веткой.
Лантхильда лежала на тахте, носом в стенку. Безмолвствовала.
Сигизмунд помялся. Потоптался на месте. Выключил свет. Осторожно присел рядом с тахтой, на полу. Откинул голову назад.
— Хири ут, Сигисмундс, — тихо сказала Лантхильда.
— Никуда я не пойду. В конце концов я тут хозяин. Могу делать, что захочу. Вот буду тут сидеть на полу. Простужусь. Заполучу пневмонию. Околею. Потом смердеть начну. Поняла? Андэстенд? Ферштеен?
Она молчала. Не шевелилась. Лежала, как убитая.
Он перестал говорить. Было очень тихо. Слышно было, как вода в батареях бродит. Потом он разобрал, как Лантхильда всхлипывает.
Человеку страшно, одиноко, а он тут сидит кобенится. Опять до слез довел. А она ведь маленькая совсем, едва ли двадцать ей, а то и восемнадцати, может, нет… Еще от матери не остыла. Защитника ей, друга…
…растлителя несовершеннолетних…
— Слышь, Лантхильд! Я вот что думаю… А пошло все на хрен! Давай поженимся!
Выпалил — и сам растерялся. Не ожидал.
Она не поняла. Никак не отреагировала.
…Остановись, Борисыч! Не поняла же…
…Ну да, да, я неудачник. И семейная жизнь у меня не задалась, и на работе тоже. Ни с кем совладать не смог, ни с бабой, ни с тараканами… Но могу ведь девочке этой обездоленной взять и подарить — Великий Город, белые ночи, Эрмитаж, имперский дух, мороженое «Валио» — уж на это-то денег пока хватает…
— Лантхильд! — настойчивее повторил Сигизмунд. Как это по-таежному будет?.. И выдавил: — Зу… квино, ик им… манна. Манна, вэр йах микила Сигисмундс!
Она шевельнулась.
— Квино, поняла? Жено, жино, жинка, в конце концов! Поняла? А ик — твой манна, поняла? Зу ис миино квино, йа? You will be my квино, yes?
Она повернулась к нему. Глядела в темноте. И ничего не говорила. Когда Сигизмунд уже решил, что она ничего не поняла и собрался было повторить в четвертый раз, она вдруг тихо произнесла:
— Йа…
Он поднялся с пола, пересел на тахту. Лантхильда снова замерла.
Сигизмунд медленно прилег рядом.
— Нэй охтис, Лантхильд.
Совсем рядом было ее лицо. Незнакомое. Чужое. Ничего ведь о человеке не ведомо, ничего!..
Она все так же пристально глядела на него и молчала. Он почувствовал, что она снова начала дрожать.
Он протянул к ней руку. Она скользнула под руку, прижалась. Она была совсем голенькая под пододеяльником.
Лантхильда вдруг провела пальцем по его лицу. Осторожно-осторожно.
Он замер.
Она провела на его лице вторую незримую линию, задевая его губы.
Он поймал губами ее палец и тут же выпустил.
Она перестала дрожать. Сразу расслабилась. Сигизмунд наклонился над ней и нежно поцеловал. Рот у нее был свежий и удивительно сладкий — губы некурящей, непьющей, очень молоденькой девушки.
Лантхильда вздрогнула. Он прошептал ей в ухо: «Тише, тише…» и тут же коснулся губами уха.
Он боялся ее спугнуть. Прикасался к ней так бережно, будто она была бабочкой, которой ни в коем случае нельзя повредить пыльцу.
Медленно запустил руку под пододеяльник. Она вцепилась было в края, но тут же выпустила. Провел рукой по маленьким грудям, ощутил под ладонью прохладные соски. Сердце у нее билось учащенно. Все-таки боится. Отважная маленькая Лантхильда. Пришла ночью к чужому взрослому дяде.
Ну зачем мне это? Что, своих баб нет? Зачем еще эта девочка? Жениться обещал… Жених…
В ее доверии было что-то невыразимо трогательное. Он даже не подозревал, что кто-то может так доверчиво к нему отнестись. И до последнего момента делал все, чтобы это доверие не разрушить…
Глава одиннадцатая
Сигизмунд проснулся поздно. Было уже светло. Лантхильды рядом не было, пододеяльника — тоже. Не сразу сообразил спросонья, что лежит в «светелке», а сообразив, вдруг затревожился: все ли хорошо. Но тут же услышал, как Лантхильда возится на кухне. Гремит какими-то сковородками, заунывно распевая.
Можно начинать новый день. Он оделся, вышел. На двери победно красовался пододеяльник с безобразным кровавым пятном. У Сигизмунда запылали уши. С деревенской непосредственностью девка оповестила о своем торжестве.
На кухне Лантхильда сияла, как медный грош. Волосы, гляди ты, заплела по-новому: вокруг девкиных ушей покачивались две богатые «баранки». Обычай, видать. Бабой себя теперь считает.
При виде Лантхильды Сигизмунд расплылся в глупой улыбке. Подошел, поцеловал. Она бойко затараторила, что-то рассказывая — видно, досконально разъясняя, что именно собирается готовить на завтрак.
Сигизмунд уселся за стол, стал смотреть, как Лантхильда возится. Она поставила перед ним на стол тарелку с кашей, сама села напротив — принялась смотреть, как он ест.
— А ты? — спросил он.
Она помотала головой, улыбаясь. Смотрела влюбленно.
Сигизмунд вдруг почувствовал, насколько легче ему стало общаться с Лантхильдой. Как будто ушло то темное, что он загонял внутрь себя, прятал.
После завтрака слушал, как Лантхильда в гостиной тарахтит по озо — рассказывает неведомым слушателям о случившемся. Доскональный отчет дает. Эх, понимать бы еще, что она там про него рассказывает!
Лантхильда положила, наконец, трубку, и тут же требовательно зазвонил телефон. Удивительно, как по звонку можно догадаться, кто звонит. С дурным предчувствием Сигизмунд снял трубку. Предчувствия немедленно оправдались.
— Что это у тебя вечно занято? — спросила Наталья. — Я уже сорок минут дозвониться не могу.
— Мое озо открыто для мира, — сострил Сигизмунд. Ему хотелось что-нибудь откаблучить эдакое.
Наталья никак не отреагировала.
— Ты можешь хоть раз в жизни сделать что-нибудь нормально?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153