Сигизмунд заглянул в комнату. Потолок был новый. Аккуратный. В принципе, это было единственное чистое место в комнате. Все остальное было заляпано, забрызгано, завалено опоганенными газетами. Хотелось смотреть только на потолок, больше никуда.
Лантхильда топталась тут же. Дивилась.
Молодая тетка, виляя задом, слезла со стремянки. Старшая собрала кисти, ведро.
— Жалоб нет? — спросила она.
— Вроде, нормально… — ответил Сигизмунд.
— Ну, если что — нам скажете. Мы подправим.
Оставляя белые следы, тетки бодро протопали к выходу. Кобель смиренно пошел их проводить.
Сигизмунд забрался на стремянку, сбросил на пол газеты, открыв пыльные шкафы и стеллаж. Дал Лантхильде мешок, показал, чтобы собрала мусор. Лантхильда принялась за дело. Забегала с тазами и тряпками, принялась вытирать пыль оттуда, где та неприкосновенно копилась годами.
Сигизмунд уже собрался идти на работу, как в дверь опять позвонили. Зашел сантехник дядя Коля. От него вкусно пахло пивом.
— Эта… — сказал дядя Коля. — Ну че, были?
— Были, — сказал Сигизмунд.
Дядя Коля качнул висевший у входа молоток.
— Это что, мода теперь такая?
— Мода.
— Кому что нравится, — философски заметил дядя Коля. — У однех велосипед висит, у другех колесо от родного жигуленка, у третьех — подкова…
Дядя Коля заглянул в комнату, где бурно хозяйничала Лантхильда. Лантхильда вежливо молвила «драастис» и продолжила труды.
— Справная девка, — оценил дядя Коля, не смущаясь присутствием Лантхильды.
— А та ваша, прежняя, больно нос драла. Белоручка, небось. Я к вам кран заходил чинить, помните? Не, не помните, вас тогда не было — на работе были. Так ваша-то — ну вся на говно изошла. А эта ничего, культурная.
Так. Оказывается, сантехник в курсе его семейной жизни. И дворник, видимо, тоже. Ну, теперь, очевидно, и техник-смотритель в РЭУ будет оповещен.
Лантхильда в это время стояла, нагнувшись, и собирала газеты. Дядя Коля еще раз оценивающе смерил взглядом ее крупную фигуру, одобрительно покивал Сигизмунду и удалился. Напоследок поведал зачем-то, что если что — он сейчас в РЭУ идет.
— Хорошо, — сказал Сигизмунд.
— Претензий нет? — уже с порога спросил дядя Коля.
— А у Михал Сергеича были?
— А как же!..
С Михал Сергеичем Сигизмунд, видимо, жил в противофазе: когда тот уже был на работе, Сигизмунд только выходил из дома. Если бы не протечка, могли бы и вообще не встретиться.
Сигизмунд взял мешок с грязными газетами, упиханный Лантхильдой, и вынес на помойку. Заодно кобель получил удовольствие — пробежался с громким лаем и спугнул стаю ворон.
Когда они вернулись домой, Лантхильда успела везде расставить тазы и тазики. Она занималась уборкой, следуя какой-то своей, таинственной, системе, в которой Сигизмунд не чаял разобраться. В одних тазиках была беловатая мутная вода, в других грязноватая. К каждому тазику полагалась для полоскания своя тряпочка. Причем Лантхильда не давала эти тряпочки выбрасывать — она их сушила и хранила до следующей уборки. Таких уборок уже было две, но те были локальными и почти незаметными. Сегодня же девка развернулась вовсю.
Сигизмунд вымыл руки и начал все-таки собираться в офис. В это время в дверь позвонили.
Федор.
— Ты что пришел? — спросил Сигизмунд. — Случилось что?
— Да нет. Мимо шел. Вы же сказали, что сегодня дома будете… Не хотел по телефону.
— Проходи.
Федор ловко увернулся от молотка и ножниц. Проник в квартиру. Огляделся. Оценил количество тазов в коридоре.
— Побелку сегодня делали, — пояснил Сигизмунд.
— Да уж вижу.
Федор расшнуровал свои сложные шнурки, то и дело отвлекаясь на отпихивание любопытной морды кобеля. Прошествовал на кухню.
Сел. Настороженно посмотрел на Сигизмунда.
— А эта что… до сих пор у вас живет?
— Да.
— А что эти ее не заберут?
— Они мне ее вроде как подарили.
Федор диковато посмотрел на Сигизмунда, но от оценок, как всегда, воздержался. Приступил к делу.
— Было так, — начал он.
— Чаю будешь?
— Да. Приехал по адресу. Коммуналка — в страшном сне приснится. Гигантская. Этот, который купил, — видел я его. Бандит. Серьезный человек… Продешевили мы, конечно. Там работы… До революции — хоромы были! Там в одном месте еще лепнина сохранилась. И посреди одной комнаты колонна стоит. Деревянная такая, витая, разрисованная в разные цвета. Потемнело все уже, конечно… Перед самой революцией там профессор какой-то жил. Вроде как в «Собачьем сердце», такой же. Потом его, естественно, уплотнили. Комиссара вселили. В общем, сейчас там — представляете? — опять профессор живет. С женой и дочкой. В маленькой комнатушке, где прежде кухарку держали. Потом старуха там живет, дочка этого комиссара. Совсем из ума выжила. Старухи сейчас вообще… А че с них взять? Это раньше было — как старуха, так смолянка какая-нибудь, царя видела… А эти-то бабки — они же все пионерки-комсомолки, комиссарские дочки, без Бога выросли… Чего от них ждать? Заметили, Сигизмунд Борисыч? Злющие все такие, неряшливые какие-то… Без света стареют, к земле клонятся, темнеют… В общем, старуха эта клопов развела видимо-невидимо. И тараканы, само собой. У нее все стенки в картинках. Из «Огонька» — еще старого, из «Работницы»… Самое клопиное дело. И корки всякие. Тараканам раздолье. Она в комнате ела, жильцам не доверяла, все у себя прятала… Жуть! Эх, надо заглотнуть!
С этими словами Федор влил в себя добрый глоток чаю.
— Две комнаты занимала сорокалетняя алкоголичка. Водила к себе все каких-то мужиков с рынка, черных этих… Самых таких люмпенов, каких у себя в роду, явись они в горы, сразу зарежут за подлость нрава… Вот с ними… Блохи, чесотка, весь набор говна-пирогов… Как там профессор жил — ума не приложу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153