И всђ.
Если уж на то пошло, скорее, сам Сигизмунд обучался девкиному наречию.
* * *
Все как-то замерло. Молчал телефон (Сигизмунд даже несколько раз проверял, не отключен ли он ненароком). По ого натужные новогодние шутки сменились телевикторинами, которые убеждали угнетенный растущей кварплатой народ, что мол все о'кей ребята, щас угадаем слово из трех букв и за это генеральный спонсор вам подарит радиотелефон. За всем этим мерещился неистребимый Михаил.
От видеокурса Сигизмунда всерьез затошнило уже на середине первой кассеты. Не выдержал — позвонил Генке.
Генка был страшно занят.
— Трахаешься ты там, что ли? — спросил Сигизмунд.
— Убегаю.
— Ладно, убегай. Что за лабуду ты мне подсунул?
— Чего? Какую лабуду?
Генка приготовился обижаться. Должно быть, решил, что на его шедевр намекают.
— Что за курс ублюдочный?
— Какой курс? Да говори ты толком, мне некогда.
— Курс русского языка.
— А, — беспечно сказал Генка. — Не знаю. Я не смотрел. Папуасам, говорят, нравится…
Сигизмунд понял, что здесь разговаривать бесполезно, и положил трубку. Папуасам нравится!..
Посмотрел еще кусочек, уже без Лантхильды. Пытался разобраться, что именно его так взбесило. Кусочек был выбран наугад.
Сигизмунда побаловали посещением дорогого кабака. Вернее, побаловали Михаила с супругой и дружками-штатниками. Все пятеро сидели за столиком и глазели на певичку. Михаил объяснял, что она исполняет старинный русский романс и авторитетно порекомендовал эту песню для заучивания. Жена Михаила не упустила случая заметить, что она тоже исполняет этот романс. И что в русских семьях принято исполнять романсы.
С соседнего столика гостям Михаила поступило сообщение о том, что романс улетный. Гости осведомились, что такое «улетный». Им охотно растолковали.
— Ломовой, — пробормотал Сигизмунд.
Появилась певичка, гармонично сочетавшая в себе крайнюю молодость с крайней потасканностью. Ломаясь, оглаживая себя по груди и бедрам, она начала завывать «Калитку». При этом такие простые слова как «Отвори потихоньку калитку» она ухитрялась произносить так, будто намекала на что-то исключительно извращенное. Гости восторженно внимали. Михаил снисходительно пояснял, что в романсе раскрывается русская душа.
Сигизмунд выключил ого. Осталось ощущение, будто в чане с дерьмом побывал.
И программы ТВ, и курс русского языка в равной мере были пронизаны «новым сладостным московским стилем». Угадай слово из трех букв. Которое пишут на заборах. Да нет, дурачок, не это. «Ура».
* * *
Рождественский сочельник застал Сигизмунда за сложными подсчетами. Подсчеты производились поутру на кухне, за первой сигаретой.
В «заточение» Лантхильда уходила перед самым Новым Годом. К Сигизмунду она пришла в ночь со второго на третье. Позагибав пальцы, Сигизмунд пришел к закономерному выводу и вечером жестом фокусника выложил перед Лантхильдой презерватив. Советские «пулеметные ленты» давно канули в Лету, и на смену им пришли игривые импортные упаковки. Тоталитарный советский презер держал десять литров воды. Импортный — только пять. На сигизмундовом красовался остров Пасхи. Пальмы, берег океана, истуканы. Истуканы задумчиво глядели на закат.
Лантхильда в недоумении воззрилась на остров Пасхи. Истуканами не заинтересовалась. Можно подумать, у себя в тайге каждый день таких видела. Небось, окромя пьяной морды Вавилы… Хотя, если честно, на ликах истуканов также не имелось отпечатка яростного интеллектуализма.
— Хва?.. — спросила Лантхильда. — Цо йетто?
Звуки «ч» и «щ» она не произносила и по-северному «цокала»: цай, цаска…
— Это, Лантхильд, друг семьи. Поняла? Фрийонд. Друг. Стоит на страже счастливого детства.
— Фрийондс? — изумилась Лантхильда. — Хвор?
— Что — где? Здесь. Вот же он.
Они оба уже разделись. Лантхильда очень быстро перестала стесняться наготы. Сидела, как ни в чем не бывало, подперев кулаками щеки. С детским любопытством смотрела на Сигизмунда — что он еще придумал.
Сигизмунд продемонстрировал. Чувствуя себя полным дураком, приступил к использованию Изделия Номер Два. При разворачивании Изделие потрескивало.
— Ну, собственно, вот… — нелепо проговорил Сигизмунд и, убрав руки, показал Лантхильде результаты своих усилий.
Несколько мгновений Лантхильда ошеломленно созерцала, а потом зажмурила глаза и разразилась неудержимым смехом. Она стонала и всхлипывала, по щекам у нее текли слезы.
— Да хватит тебе! — не выдержал Сигизмунд. Он был растерян. Когда рыдания Лантхильды стихли, и она смогла, наконец, открыть глаза, Сигизмунда предал лучший друг.
Облаченный в «резинку» с уныло свисающим хвостиком, он неожиданно устремился ввысь. Хвостик мотнулся, будто сигнальный флажок.
Лантхильда взвыла не своим голосом и, содрогаясь, повалилась на тахту.
Ну все. Хватит. Надоело. Всякий раз, когда Сигизмунд пытается быть разумным человеком, он выглядит полным кретином. Весь красный, с горящим лицом, Сигизмунд наклонился и принялся стаскивать Изделие. К черту. Дальше инициативу перехватил Сигизмунд-спятивший, и все пошло как по маслу.
Сигизмунд уже заметил, что скоро раздвоению личности настанет карачун. Разумная ипостась оказывает последние, конвульсивные попытки сопротивления. Все, что связано с Лантхильдой, находится в первозданной гармонии с Сигизмундом-спятившим. А Сигизмунду-диалектическому это нравилось все больше и больше.
С каждым разом он убеждался в том, что с Лантхильдой ему хорошо. Очень хорошо. Как ни с кем не было.
Она не была ни бесстыдной, как Светочка, ни изобретательной, как Аська. Лантхильда была ласкова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153