Отца недооценивали не только как конкретную личность, но и как представителя мужского пола вообще. Так уж повелось в моей родне: всякие положительные чувства по отношению к мужчинам лишь осуждались, презирались и высмеивались. Полюбить мужчину? Ха-ха-ха, какой идиотизм! Такое отношение было в нашей родне фамильным, не даже бабушкой основано, а ещё её бабками и прабабками, и гены передавались по женской линии из поколения в поколение. Тут уж ничего не попишешь. Из нас самой непримиримой в этом отношении была Люцина, и я предпочла бы сто раз умереть мученической смертью, чем признаться в самом невинном сердечном порыве. Моя мать считала мужчин лишь полезными орудиями, которые необходимы женщине в её жизни. Уронив перчатку в яму с леопардами, она потребовала бы принести её не для того, чтобы испытать силу чьих-то чувств, а просто потому, что перчатка ей нужна, до леопардов же и мужчины ей нет никакого дела. А бабушка считала мужчинами только громадных, здоровенных мужиков. Отец был совсем не таким. К тому же сам позволял собой командовать, во всем подчинялся бабам, потому что по характеру был человеком мягким, уступчивым, не любил скандалов и сцен. И наверное, любил нас с матерью.Вот так сиротливый портсигар, купленный отцом на Рождество самим себе в подарок, стал поворотным пунктом во взаимоотношениях у нас в семье. Не только для меня. Не одна я обратила на портсигар внимание, неловко стало и другим, и больше подобного не случалось. Я же, воспитанная в соответствующих традициях, всю жизнь старалась скрывать от родни, от всех этих баб вспыхивающие во мне нежные чувства к мужчинам. А от испытанного на то Рождество потрясения, к самим мужчинам я стала относиться преувеличенно хорошо, чего они явно не заслуживали.Ага, я ведь хотела рассказать о том, какие на Рождество мы сами себе устраивали сюрпризы. Так вот, неугомонная Люцина придумывала всевозможные конкурсы, гадания, шарады и прочие развлечения, а все остальные, разомлевшие от праздничных яств, с удовольствием принимали в них участие, что, несомненно, свидетельствует в их пользу.Обычно все подарки от святого Миколая складывались в большой мешок, и, когда я выучилась читать, моей обязанностью стало зачитывать вслух надписи на подарках и раздавать их адресатам. Традиция жива до сих пор, теперь это делает моя старшая внучка.Случалось, эти надписи делались в стихах, и все семейство послушно занималось поэзией. А однажды, когда наша страна переживала очередные трудности, Люпина повесила на стене лозунг: СВЯТОМУ МИКОЛАЮ В ЗУБЫ НЕ СМОТРЯТ! В другой раз моей матери сунули в руки конец бечёвки с надписью: «Иди за ней!» Естественно, все семейство, толкаясь, пересмеиваясь и строя всевозможные планы относительно подарка, двинулось следом за матерью. Бечёвка тянулась через все комнаты, кухню, прихожую, петляя и поворачивая назад, и, наконец, добралась до ванной, где стояла новенькая стиральная машина, до сих пор тщательно скрываемая. Опять же в период очередного дефицита тёте Яде тоже в подарок вручили конец верёвки с надписью: «Тяни!» Она послушно принялась тянуть и с некоторыми усилиями извлекла из-под дивана, к своей огромной радости, целую связку рулонов туалетной бумаги, в ту пору настоящее сокровище. ( А теперь напрягу все свои силы…) А теперь напрягу все свои силы и попытаюсь вернуться к хронологии, которая как-никак составляет стержень каждой биографии. Рождество Христово увело меня далеко в сторону от неё. А если мне уж совсем невтерпёж станет отступить от упорядоченного хронологически повествования, отступать обязуюсь только назад.В середине каникул вспыхнуло Варшавское восстание. В нашем Груйце по вечерам и ночам на улицах собирались кучки людей и молча смотрели на зарево над горящей Варшавой. Его видно было на пятьдесят километров окрест. Ужас придавил людей. Говорить об этом я не буду.В Груйце тогда находились лишь мы с матерью и Тереса. Все остальные — отец, дедушка с бабушкой, Люцина с мужем, вся родня отца — застряли в Варшаве, и мы о них ничего не знали.А на меня вдруг ни с того ни с сего нашло ясновидение. Звучит неправдоподобно и малость жутковато, но тем не менее это чистая правда. Я сидела за столом, возможно, занималась или читала, пытаясь отвлечься от гнетущей атмосферы страха и тревоги за судьбы близких, от чего постоянно билось сердце и сдавливало грудь. И тут на меня вдруг нахлынуло. Да нет, не то слово. Не нахлынуло, а вдруг просто ударило, как гром средь ясного неба, или озарило, как молния: нечего бояться и тревожиться. Снизошла на меня абсолютная уверенность в том, что, несмотря на трагические события, ни со мной, ни с кем из самых близких мне людей ничего плохого не произойдёт, никто из них в войне не погибнет. Трудно описать испытанное мною облегчение. Свалилась неимоверная тяжесть, давящая сердце, я моментально и сама успокоилась, и принялась успокаивать своих. Стала просто бальзамом на их раны.Возможно, это тоже был один из переломных моментов в моей жизни, от роли бальзама мне до сих пор так и не удалось избавиться, чтоб его черт побрал, между нами говоря! А если кто-то не понимает, что я имею в виду, пусть сам попробует. Тогда же, озарённая свыше, я помчалась к матери и Тересе и с такой убеждённостью сообщила им о своём откровении, что они тут же поверили. Дня не прошло, чтобы они вновь и вновь не расспрашивали меня, как же оно все будет, не явилось ли мне ещё что-нибудь пророческое, я же с неизменной уверенностью ободряла их и вселяла надежду.Как закончилось восстание, все знают, и я опять же не стану об этом говорить.Первой из Варшавы к нам добралась бабушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91