У Анджея, однако, возникла проблема, ибо пора было возвращаться на работу, а в те времена блюли трудовую дисциплину. Решили, что надо ему позвонить на работу и получить официальное разрешение продлить отпуск ещё на три дня.Проблема заключалась лишь в том, откуда позвонить. Все бросились на поиски телефона. Выяснилось, что на всю округу существует всего один телефон, в кабинете начальника местного дома отдыха.Начальника не оказалось на месте. Дома его тоже не было. Выяснилось, он пошёл в кино. Три наших мужа отправились туда. Фильм уже шёл, как им удалось установить, начальник сидел в зрительном зале и смотрел кино. Анджей, не долго думая, заявил дежурному, что начальник требуется немедленно, ибо им необходимо срочно позвонить в Комитет.Это была чистая правда, название же Комитета Анджей не стал расшифровывать не специально, а потому, что у них все так коротко называли своё учреждение. А между тем известно, что у всякого нормального поляка название «Комитет» ассоциировалось или с Комитетом партии, или, того хуже, с Комитетом безопасности. При одном упоминании этого грозного учреждения у человека начинали трястись руки и подгибались ноги, поэтому дежурный, ни минуты не медля, распорядился остановить показ фильма и зажечь свет в зале.Распахнув двери, все трое столпились в дверях, не представляя, как среди зрителей выискать начальника. Эту проблему решил Юзик, громко, по-военному, крикнув в зал:— Мизюк! На выход! Из Комитета пришли!Услышав страшные слова, начальник полез под стул, но отсидеться там не удалось, ведь всегда и везде найдутся энтузиасты и желающие выслужиться. Среди зрителей послышались крики:— Вот он, здесь! Здесь спрятался. Вон, под стул залез! Вылезай, пан, за тобой пришли!Узнав, что этим мужчинам всего-навсего требуется позвонить, начальник не помнил себя от радости и услужливо предоставил в их распоряжение не только телефон, но и весь кабинет. В его присутствии Анджей позвонил к себе на работу, теперь уже сознательно употребляя слово «Комитет» и, напустив как можно больше таинственности, веско произнося слова и делая полные глубокого значения паузы, добился продления служебного отпуска ещё на три дня.И вот они втроём отправились на экскурсию в горы. Вернулись потрясённые, и поскольку все трое потом раз двадцать поодиночке и все скопом рассказывали о виденном, я очень хорошо все запомнила. Оказывается, ушли они не так уж далеко, добрались до какой-то пограничной заставы и там застряли. Нет, их не задержали, застряли добровольно. А может, это была и не застава, а просто наряд, ибо состояла она из одного пограничника с собакой. Пограничник, не рядовой, а какой-то сержант или старший сержант, спокойно ждал, пока они трое не подошли к нему вплотную, потом вылез из укрытия и, пренебрежительно отмахнувшись от предъявленного ему разрешения, словоохотливо пояснил:— Я знал, что идут наши, ещё когда вы были далеко, вот и не беспокоился.— Откуда же вы знали? — поинтересовался недоверчиво мой муж.— Собака сообщила. Она сразу узнает, наши ли идут, чехи или немцы.Рядом с пограничником сидела великолепная овчарка, спокойно глядя на туристов умными глазами. Туристы позволили себе усомниться, правду ли сказал хозяин овчарки. Тот не обиделся, только плечами пожал.— Если у вас есть немного времени, можете сами убедиться.Вот наши мужья и провели на пограничном пункте битых четыре часа. И убедились. Издали почуяв приближающихся по тропе людей, пёс по-разному реагировал на них: то вставал, то даже рычал, взъерошив шерсть на загривке, то оставался сидеть на месте, лишь бросив взгляд на хозяина, а сержант, расшифровывая поведение собаки, заранее сообщал нашим, какая национальность приближается. Ни разу не ошибся! Пёс, конечно, человек лишь переводил его сообщение на понятный людям язык.Наши пришли в такой восторг, что отказались от дальнейшей экскурсии и все оставшееся время провели рядом с чудесной собакой. С трудом оторвались от неё, когда стало уже темнеть, и кратчайшим путём вернулись домой.Вскоре нам с мужем удалось снять комнату в другом доме, отдельно от свёкра со свекровью и прочей родни. И там, на свободе, я закатила мужу грандиозный скандал. Начался он часов в двенадцать и длился до рассвета.А все началось с невинного замечания, которое я произнесла уже лёжа в постели и почти засыпая:— Когда вернёмся в Варшаву, надо будет съездить к дяде Юзефу. Ему очень хочется с тобой поговорить.Дядя Юзеф, родной брат моей бабушки и один из сыновей знаменитой прабабушки, был убеждённый коммунист с ещё довоенным стажем. В довоенной Польше его даже профилактически сажали в кутузку на три дня перед каждыми майскими праздниками. Прочей безыдейной родне он обещал, что с приходом русских нас всех на фонарях повесят, уж он лично об этом позаботится. Разумеется, пришли русские, на фонаре никому из нас повисеть не довелось, дядя же по-прежнему был активным коммунистом. У моего мужа тоже за последние годы кардинальным образом переменилось мировоззрение, он вступил в партию, хотя до женитьбы являлся представителем самых что ни на есть чёрных реакционных сил. Теперь же правовернее сторонника существующего режима трудно было сыскать. В частный магазинчик нога его не ступала. Может, та пропаганда на радио, те пропагандистские материалы, которые он вынужден был переводить на английский язык, сделали своё дело? Пропитался, не иначе…Вот почему дядя Юзеф видел в Станиславе единомышленника, близкого по духу человека, с которым очень хотелось пообщаться, других же подобных среди родни не нашлось. Дядя давно был на пенсии, почти нигде не показывался и не выходил из дому по состоянию здоровья, а жили они с женой совсем недалеко от нас, на Домбровского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91