До сих пор не знаю, как уж ей это удалось, но она всегда была энергичной и не робкого десятка. Пришла пешком и, отмачивая натруженные ноги в тазу с горячей мыльной водой, сказала:— Янек погиб!Янек — мой отец. Сказано это было с такой уверенностью, что не осталось сомнений: бабушка собственными глазами видела труп зятя. Ни о чем не расспрашивая, потрясённая мать отправилась в спальню плакать. Я бросилась следом и с возмущением опровергла страшную бабушкину весть, презрительно заявив, что мне лучше знать, отец жив и здоров, бабушка же несёт ерунду. Кинулись к бабушке, принялись её расспрашивать, и выяснилось: отцовского трупа она не видела, к выводу о его гибели пришла на том основании, что, по достоверным сведениям, отец оставался в центре Варшавы, где все погибли. Действительно, оставался — и вместе с немногими выбрался по канализационным тоннелям.Вскоре после бабушки из варшавского Урсинова подтянулась Люцина. На дедушке мы бы поставили крест, если бы не моё упорство. Восстание застигло дедушку в одной из варшавских больниц, куда его положили на серьёзную операцию желудка. Бабушка успела уже оплакать его, а он недельки через две тоже добрался до нас. Я сама отперла ему дверь и в первую минуту не узнала — так страшно он исхудал и совсем поседел, на ногах держался не иначе как каким-то чудом. Оказалось, их больницу то ли разбомбили немцы, то ли в неё угодил снаряд, здание рухнуло, под обломками погибли и больные и персонал. А на дедушку навалился шкаф. Нет, не раздавил его. напротив, спас ему жизнь, потому как упал над дедушкиной койкой наклонно, упёршись одним концом в стену и образовав под собой пустое пространство, в котором оказался дедушка. Как-то он умудрился выбраться оттуда и добраться до Груйца.От отца все не было вестей, и отчаявшуюся семью поддерживало лишь моё безграничное упорство. И только поздней осенью приехал знакомый владелец небольшого поместья в Блендове и таинственным шёпотом сообщил, что отец скрывается у него. Домой вернуться отец все ещё опасался, хотя теперь немцам было явно не до него. Мы с Тересой по всей квартире скакали в сумасшедшей польке, а мать сразу же наняла бричку и поехала за отцом. Позже мы всей семьёй ездили в Блендов благодарить спасителей отца, и там мне приискали жениха. Это был сын хозяев, которого я совсем не помню, наверное, он мне не понравился, зато я была в полнейшем восторге от его матери. Представьте, как же должна была выглядеть эта женщина, если мне, двенадцатилетней девчонке, для которой двадцать пять были уже пожилым возрастом, она показалась восемнадцатилетней цветущей девушкой! До сих пор так и стоит перед глазами картина: восхитительная статная молодая девушка опёрлась о косяк двери в гостиной. И эта девушка, оказывается, мать четырнадцатилетнего молодого человека! Я просто не могла оторвать от неё глаз и готова была выйти замуж за её сына, чтобы заполучить такую свекровь.Об отцовской родне мы получили сведения только лишь после освобождения, но о них мы так не беспокоились, ведь они находились по ту сторону Вислы, так что обязаны были в восстании уцелеть.Итак, вся родня собралась, живая и невредимая, а ко мне принялись приставать с расспросами, когда закончится война. По этому поводу мне каких-либо откровений свыше не являлось.Недоставало ещё мужей Тересы и Люцины. Вскоре муж Тересы Тадеуш прислал о себе весточку из Англии. Что же касается мужа Люцины, то совершенно незнакомый нам человек принёс записку, найденную у полотна железной дороги. На мятом клочке бумаги с одной стороны был написан адрес моих родителей, с другой накорябано: «Нас везут в неизвестном направлении». Люцина узнала почерк мужа. Нам никогда так и не удалось узнать, в каком именно месте была выброшена из поезда записка, потому что прежде чем добраться до нас, она прошла через множество рук. ( И тут к нам подошёл фронт…) И тут к нам подошёл фронт. Весело стало! Давно канули в прошлое времена, когда меня трясло от страха на мешках картофеля в погребе, куда мы прятались от бомбёжек и обстрелов немцев. На страницах этой биографии я уже позволила себе не раз заметить: человек ко всему привыкает. Даже к разрывам бомб, трясущимся стенам домов и бренчащим в окнах стёклам. Рядом с нашим домом немцы поставили три орудия, которые палили куда-то вдаль. Не исключено, из этой дали по орудиям стреляли в ответ, и оставалось лишь надеяться на то, что у русского наводчика не дрогнет рука. Грохотало по-страшному, непривычному уху трудно было отличить разрывы снарядов от взрывов бомб. Несмотря на все моё ясновидение, в душу закралось сомнение: слишком уж простым делом в такой обстановке было бы нам переселиться в мир иной, а мне перед смертью больше всего хотелось дочитать какую-то интересную книжку. Отказавшись спуститься в подвал, я пристроилась у горящей карбидной лампы, заткнула уши и продолжала читать, всем телом ощущая трясущееся здание. Дочитала до конца и все ещё была жива.В подвал, однако, пришлось спуститься, и произошло это в ту же страшную ночь, когда русские брали Груец. Я даже вздремнула немного на упомянутых уже мешках картошки, когда к нам в подвал прибежал сосед, тогда совсем молодой парень, с которым впоследствии, лет через двадцать, мы подружились, и радостно донёс, что над нами уже рвётся шрапнель. Минут через пятнадцать прибежал с новым известием: в городе появились русские танки, он видел их собственными глазами, прогрохотали мимо нашего дома, вот только что, и он сам слышал русскую речь! Больше в подвале уже никто усидеть не мог, все выскочили на улицу.А на следующий день начался исход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91