- Какое издание вас заинтересовало, Густав?
А-а, средневековая история России. Жуткая страна. Но, впрочем, она в
оголенном виде показала то, на чем я настаивал всегда.
- А что именно вы говорили, Франц? - заинтересовался Эшер.
- Я глубоко уверен, что любой политик непременно состоит из трех сла-
гаемых: вора, негодяя и идиота. В данном случае, - Богенбрум ткнул
пальцем в свирепую физиономию адмирала на обложке, - последний компонент
был выражен наиболее ярко, хотя и не в ущерб остальным двум. Пишущая
братия даже в те времена обратила на это внимание, судя по названию.
- Но как же в таком случае быть с популярностью, которой эти деятели,
очевидно, пользовались у народа? - вмешалась в разговор Эвелина.
- Очень просто. Населению свойствен еще больший идиотизм. Любые так
называемые "демократические" процедуры эпохи позднего средневековья -
выборы, референдумы - всего лишь фиксировали массовое кретиническое соз-
нание. Заметьте, что всякий свежевыбранный вождь, дорвавшись до власти,
тут же начинал вести себя в соответствии с доминирующей слагаемой. Если
президент или премьер - идиот, то счастлив просто дурачиться перед любой
аудиторией, дома и за рубежом, а за него казнокрадствуют и негодяйничают
другие. Если он - вор, то занят хищениями, и ему некогда паясничать пе-
ред избирателями. Если вождь - негодяй, то давит соперников - а заодно и
избравшее его население - внутри страны и строит завоевательские планы,
не забывая при этом поворовывать. Впрочем, у политиков к одной слагаемой
так или иначе подмешиваются две другие. Наиболее распространено сочета-
ние вора и негодяя, обеспечивающее государственным мужам максимум выжи-
ваемости. Адмирал, - Богенбрум вновь постучал пальцем по обложке, - на
девять десятых состоял из идиота, что его и сгубило.
На столике синтеза с мелодичным звоном появился поднос с напитками и
едой. Эвелина налила всем кофе и, сев на диван, обратилась к Богенбруму:
- Надо сказать, Франц, у вас весьма пессимистичный взгляд на вещи.
- Точнее будет сказать - циничный, - будто обрадовавшись, отозвался
тот. - Я еще и мизантроп в придачу. Выгляните в окно: горстка землян,
окруженная со всех сторон океаном, коротает последние деньки в состоянии
праздного ступора. Уместен ли здесь оптимизм? Вся наша история - сплош-
ное недоразумение. У меня часто закрадывается подозрение, что челове-
чество - неудачная курсовая работа какого-нибудь межгалактического сту-
дента, и скоро строгий преподаватель, проверив ее, в гневе отправит на
уничтожение.
- Однако, Франц, не вс° же так безрадостно. Ведь были, очевидно, и
какие-то светлые пятна, - у Густава еще проявлялись очаги недобитого оп-
тимизма. - Возьмем, к примеру, искусство - живопись или музыку. Какой
полет мысли! Какие возвышенные чувства! Вы слушали третью симфонию Ваг-
нера?
- Вагнер не писал симфоний.
Густав обомлел.
- Как так - "не писал"? У меня есть каталог...
- ...составленный фирмой звукозаписи, которая сама же соорудила всю
свою фонотеку с помощью бесхитростных программ типа "КиберВагнер", "Ки-
берМоцарт", "КиберМалер" и других. К вашему сведению: когда запасы клас-
сической музыки пару столетий назад оказались исчерпаны, их решили по-
полнить, учитывая спрос, именно таким способом. Сначала в каталогах ука-
зывали на отличие между авторскими опусами и, скажем так, производными,
но впоследствии все смешалось, - средний потребитель все равно не ощуща-
ет разницы. Я уверен: вы - счастливый обладатель всех шести опер Бетхо-
вена, десяти ораторий Стравинского и полного цикла балетов Шуберта.
Густав был парализован. Он как раз собирался похвастать перед Богенб-
румом своей коллекцией и исподволь вел к этому разговор.
- Не стоит по этому поводу огорчаться. Некоторые образцы машинного
искусства ничуть не хуже оригиналов. Да и какая разница, в конце концов:
музыка - тот же товар, если он вам нравится, пользуйтесь на здоровье, не
спрашивая, что да откуда. Из ваших альбомов по живописи, - Богенбрум
кивнул на книжный шкаф, - более двух третей - фальсификации, однако это
не помешало вам наслаждаться "полетом мысли" художника.
Франц запихнул в рот пирожное целиком и мгновенно его проглотил, поч-
ти не жуя. Густав и Эвелина завороженно смотрели на него. Богенбрум на-
лил себе виски, отхлебнул кофе и, наконец, заметив легкое смятение, ко-
торое он произвел среди хозяев, любезным тоном осведомился:
- Надеюсь, я не сказал ничего такого, что могло бы нанести ущерб ва-
шему домашнему благополучию?
- О нет, что вы, Франц, - со вздохом произнесла Эвелина. - Мы совер-
шенно не делаем культа из вещей, из искусства в том числе. Тем более,
Густав уже растерял половину своей коллекции.
- Просто замечательно, - не в том смысле, что растерял, а в том, что
ваша семья не цепляется за атрибуты материального мира. Мне редко встре-
чались люди, имеющие столь трезвый взгляд на окружающую действи-
тельность. Я полагаю, это объясняется исследованиями господина Эшера, а
вы, Эвелина, - та самая добрая муза, благодаря которой он и смог разра-
ботать свою теорию.
- Вынуждена вас разочаровать: мы познакомились уже после того, как
Густав собрал интерферотрон.
- Ах, так? Впрочем, неважно - наверняка вы надежный друг и ассистент
великого изобретателя.
- Опять вас разочарую. Я совершенно ничего не соображаю в физике, и
аппарат Густава для меня - тайна за семью замками. Он как-то пригласил
меня на один из своих выездов к месту происшествия, но, боюсь, я поста-
вила его в неловкое положение перед коллегами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30