11 февраля 1910 Дух пряный марта был в лунном круге… Дух пряный марта был в лунном круге,Под талым снегом хрустел песок.Мой город истаял в мокрой вьюге,Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног. Ты прижималась всё суеверней,И мне казалось – сквозь храп коня –Венгерский танец в небесной черниЗвенит и плачет, дразня меня. А шалый ветер, носясь над далью, –Хотел он выжечь душу мне,В лицо швыряя твоей вуальюИ запевая о старине… И вдруг – ты, дальняя, чужая,Сказала с молнией в глазах: То душа, на последний путь вступая, Безумно плачет о прошлых снах. 6 марта 1910. Часовня на Крестовском острове В ресторане Никогда не забуду (он был, или не был,Этот вечер): пожаром зариСожжено и раздвинуто бледное небо,И на желтой заре – фонари. Я сидел у окна в переполненном зале.Где-то пели смычки о любви.Я послал тебе черную розу в бокалеЗолотого, как небо, аи. Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзкоВзор надменный и отдал поклон.Обратясь к кавалеру, намеренно резкоТы сказала: «И этот влюблен». И сейчас же в ответ что-то грянули струны,Исступленно запели смычки…Но была ты со мной всем презрением юным,Чуть заметным дрожаньем руки… Ты рванулась движеньем испуганной птицы,Ты прошла, словно сон мой легка…И вздохнули духи, задремали ресницы,Зашептались тревожно шелка. Но из глуби зеркал ты мне взоры бросалаИ, бросая, кричала: «Лови!..»А монисто бренчало, цыганка плясалаИ визжала заре о любви. 19 апреля 1910 Демон Прижмись ко мне крепче и ближе,Не жил я – блуждал средь чужих…О, сон мой! Я новое вижуВ бреду поцелуев твоих! В томленьи твоем исступленномТоска небывалой весныГорит мне лучом отдаленнымИ тянется песней зурны. На дымно-лиловые горыПринес я на луч и на звукУсталые губы и взорыИ плети изломанных рук. И в горном закатном пожаре,В разливах синеющих крыл,С тобою, с мечтой о Тамаре,Я, горний, навеки без сил… И снится – в далеком ауле,У склона бессмертной горы,Тоскливо к нам в небо плеснулиНенужные складки чадры… Там стелется в пляске и плачет,Пыль вьется и стонет зурна…Пусть скачет жених – не доскачет!Чеченская пуля верна. 19 апреля 1910 Как тяжело ходить среди людей… Там человек сгорел. Фет Как тяжело ходить среди людейИ притворяться непогибшим,И об игре трагической страстейПовествовать еще не жившим. И, вглядываясь в свой ночной кошмар,Строй находить в нестройном вихре чувства,Чтобы по бледным заревам искусстваУзнали жизни гибельный пожар! 10 мая 1910 Я коротаю жизнь мою… Я коротаю жизнь мою.Мою безумную, глухую:Сегодня – трезво торжествую,А завтра – плачу и пою. Но если гибель предстоит?Но если за моей спиноюТот – необъятною рукоюПокрывший зеркало – стоит?.. Блеснет в глаза зеркальный свет,И в ужасе, зажмуря очи,Я отступлю в ту область ночи,Откуда возвращенья нет… 17 сентября 1910 Идут часы, и дни, и годы… Идут часы, и дни, и годы.Хочу стряхнуть какой-то сон,Взглянуть в лицо людей, природы,Рассеять сумерки времен… Там кто-то машет, дразнит светом(Так зимней ночью, на крыльцоТень чья-то глянет силуэтом,И быстро спрячется лицо). Вот меч. Он – был. Но он – не нужен.Кто обессилил руку мне? –Я помню: мелкий ряд жемчужинОднажды ночью, при луне, Больная, жалобная стужа,И моря снеговая гладь…Из-под ресниц сверкнувший ужас –Старинный ужас (дай понять)… Слова? – Их не было. – Что ж было? –Ни сон, ни явь. Вдали, вдалиЗвенело, гасло, уходилоИ отделялось от земли… И умерло. А губы пели.Прошли часы, или года…(Лишь телеграфные звенелиНа черном небе провода…)И вдруг (как памятно, знакомо!)Отчетливо, издалекаРаздался голос: Ecce homo! Се – человек! (лат.)

Меч выпал. Дрогнула рука… И перевязан шелком душным(Чтоб кровь не шла из черных жил),Я был веселым и послушным,Обезоруженный – служил. Но час настал. Припоминая,Я вспомнил: Нет, я не слуга. Так падай, перевязь цветная!Хлынь, кровь, и обагри снега! 4 октября 1910 Унижение В черных сучьях дерев обнаженныхЖелтый зимний закат за окном.(К эшафоту на казнь осужденныхПоведут на закате таком). Красный штоф полинялых диванов,Пропыленные кисти портьер…В этой комнате, в звоне стаканов,Купчик, шулер, студент, офицер… Этих голых рисунков журналаНе людская касалась рука…И рука подлеца нажималаЭту грязную кнопку звонка… Чу! По мягким коврам прозвенелиШпоры, смех, заглушенный дверьми…Разве дом этот – дом в самом деле?Разве так суждено меж людьми? Разве рад я сегодняшней встрече?Что ты ликом бела, словно плат?Что в твои обнаженные плечиБьет огромный холодный закат? Только губы с запекшейся кровьюНа иконе твоей золотой(Разве это мы звали любовью?)Преломились безумной чертой… В желтом, зимнем, огромном закатеУтонула (так пышно!) кровать…Еще тесно дышать от объятий,Но ты свищешь опять и опять… Он не весел – твой свист замогильный…Чу! опять – бормотание шпор…Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,Шлейф твой с кресел ползет на ковер… Ты смела! Так еще будь бесстрашней!Я – не муж, не жених твой, не друг!Так вонзай же, мой ангел вчерашний,В сердце – острый французский каблук! 6 декабря 1911 Авиатор Летун отпущен на свободу.Качнув две лопасти свои,Как чудище морское в воду,Скользнул в воздушные струи. Его винты поют, как струны…Смотри: недрогнувший пилотК слепому солнцу над трибунойСтремит свой винтовой полет… Уж в вышине недостижимойСияет двигателя медь…Там, еле слышный и незримый,Пропеллер продолжает петь… Потом – напрасно ищет око:На небе не найдешь следа:В бинокле, вскинутом высоко,Лишь воздух – ясный, как вода… А здесь, в колеблющемся зное,В курящейся над лугом мгле,Ангары, люди, всё земное –Как бы придавлено к земле… Но снова в золотом туманеКак будто – неземной аккорд…Он близок, миг рукоплесканийИ жалкий мировой рекорд!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119