— вынес приговор слесарь. А потом попросил: — Чайком не угостите?Разве откажешь человеку? Сидим, пьем чай. Один час сидим, второй пошел… Сантехник рассказывает, как в школьные годы пел в детском хоре радио и телевидения. Я киваю и внутренне переживаю надвигающуюся катастрофу. У нас семья из пяти человек, плюс сестра с мужем временно живет. Итого семеро, при неработающем унитазе — настоящее экологическое бедствие. А сантехник мне подробно репертуар детского хора описывает, кое-что даже спел…Пришел Тамарин муж. Я бросилась в прихожую, прижала руки к груди, панически зашептала:— Коля! Катастрофа! Бедствие! Цунами! Унитаз не работает, а сантехник на кухне песни поет!— Почему ты его не выставишь? — разумно спрашивает Коля.— Как я могу выгнать человека, которого угощаю? Кроме того, похоже, человеку некому душу излить, негуманно его прерывать.— Гуманистка! — обозвал меня Коля. Заглянул в туалет, показал пальцем на унитазную конструкцию, спросил: — Какой козел бачок своротил?— Тише! — прижала я палец к губам. — Он на кухне.Коля распахнул дверь на кухню, осмотрел уютно устроившегося сантехника и грозно процедил:— Подкрепился? Теперь двигай отсюда!На обиженное сопротивление слесаря, мол, мы тут с Натальей хорошо беседуем, Коля отреагировал грубо:— Выметайся! Мастер!Провожая сантехника до двери, я корчила извинительные гримасы, чтобы компенсировать нанесенный моральный удар.
В случае с Василием Петровичем сестра вновь предложила услуги своего мужа Коли.— Нет! — отказалась я. — У Василия Петровича маршальский жезл.— Чего-чего? — удивилась Тамара.Штука, которой воду всему подъезду отключают. Обидим Василия Петровича, а завтра у нас смеситель полетит. Сантехников начальник станет в позу и жезл не даст. Томочка, ты, пожалуйста, не рассказывай ни моему мужу, ни своему, ни детям, что ко мне изредка каждый день сантехник ходит! Я сама справлюсь, без посторонней грубой мужской помощи, знаю, как действовать.А действовать уже пришло время, потому что Василий Петрович решил покончить с церемониями, стал называть меня по имени, из Натальи Владимировны я превратилась в просто Наташу. Его же, соответственно, было предложено называть по-дружески Васей.К очередному приходу Василия Петровича я готовилась по медицинскому справочнику для сельских фельдшеров. Начало визита было традиционным: звонок в дверь, тапочки, расческа, кофе, бутерброды. Забыла упомянуть о теме наших бесед с Василием Петровичем. Собственно, тема была одна — биография Василия Петровича (как и у первого сантехника — очевидно, профессиональная особенность). К моменту, когда я решила визиты прекратить, мы добрались до его службы в армии.Уяснив, в чем заключается разница между боевой и политической подготовкой, я мягко подвела к сумме прожитых лет.— Мне сорок исполнилось, — сообщил Василий Петрович.— А мне — пятьдесят восемь, — сходу прибавила я пятнадцать лет и смущенно потупилась (врать нехорошо).Надо отдать должное Василию Петровичу: он оторопел, уставился на меня в полнейшей растерянности. Из открытого рта вывалился кусочек недожеванной сырокопченой колбасы.— Надо же, как сохранилась! — проговорил он.Точно я была отрытой из-под земли античной статуей с минимальными повреждениями.— Это потому, что больная, — пояснила я. — На пенсию ушла по комплексу заболеваний. Больные часто внешне выглядят свеженькими, а внутри!И принялась перечислять свои «хвори». Начала с ларингита и фарингита, подробно растолковала разницу между ними (мелкая месть за боевую и политическую подготовку) и способы лечения.— При фарингите надо обязательно закапывать масло в нос, чтобы размягчались голосовые связки. Но только не облепиховое! Оно сушит горло! Самое лучшее — масло шиповника…От заболеваний уха-горла-носа я перешла к бронхотрахеиту, потом вспомнила все, что читала про эмфизему, следом настала очередь сложного комбинированного порока сердца…Если обычно Василий Петрович видел на моем лице деликатную улыбку, я вежливо кивала в ответ на его рассказы, то теперь Василий Петрович лицезрел «пожилую» даму в состоянии возбужденного словоизвержения. Меня несло, симптомы, диагнозы, методы лечения сыпались без остановок и пауз. Василий Петрович и междометия не мог вставить в поток моей «медицинской исповеди». Он ерзал на стуле, кряхтел, покашливал, смущенно стрелял глазами по сторонам, а меня знай несет.Делясь своими сомнениями по поводу того, заменять ли бракованный от природы клапан в сердце на искусственный, я думала: «Экий ты, дружок, Василий Петрович, крепкий! Так мы и до женских болезней доберемся. Гинекологией я тебя точно додавлю!»Не пришлось. Василий Петрович сломался на заболеваниях органов пищеварения. Пробормотал что-то вроде «мне пора» и рванул на выход. Пока он переобувался, я продолжала трындеть:— Воспаление желудка — это гастрит, раньше то катаром называли. А дуоденит — это воспаление поджелудочной железы. Плохо, когда они вместе выступают, как у меня — гастродуоденит. Лечение трудно подобрать, потому что воспаление печени — холецистит — многие лекарства исключает.— Вы… это… выздоравливайте! — попрощался Василий Петрович и рванул вниз по ступенькам, как ошпаренный.А я испытывала легкое чувство досады из-за невысказанного. Напрасно читала про заболевания нервной системы, толстого и тонкого кишечника, столько могу поведать про врожденные вывихи…Визиты Василия Петровича, ясное дело, прекратились. Мои сыновья удивлялись: «Странный этот Василий Петрович. Каждый раз, когда во дворе сталкиваемся, он спрашивает, как здоровье мамы, качает головой и скорбно добавляет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55