– Меня?!
«Я пал в ее глазах: ляпнул сущую нелепицу, ведь муж ее обожает».
– Вы все-таки поостерегитесь. На всякий случай – мой телефон.
Она не взяла…
Ну и что мы имеем? Моральную победу, а еще? Он набрал внутренний номер.
– Иван Тимофеич, Знаменский приветствует. Вам го­ворит что-нибудь кличка Черный Маклер?
Этот старик числится при архиве и служит живым справочником. Дивный старик!
Беседы о Черном Маклере увлекли Знаменского и Ивана Тимофеевича на много десятилетий назад. После работы они застревали в маленькой комнатке (тоже с диваном) и при свете настольной лампы ворошили и ворошили былое. Рекордный срок прослужил Иван Ти­мофеевич в угрозыске – сорок пять лет. Болел дважды – один раз до войны, другой раз после, оба раза из-за ранений при задержании. Был неопределимого возраста, сухощав и незапоминаем – идеальное свойство для опе­ративника.
В любой хорошо организованной криминалисти­ческой службе есть такой пожилой, а то и совсем престарелый человек, к которому обращаются только при крайней нужде. Часто нельзя: задергают, и он утратит способность быть полезнее самой изощренной картотеки.
Перипетии преступлений, сведения о событиях, про­исходивших в тот же день, кто что тогда сказал и даже какие слухи роились вокруг дела – все это Иван Тимофе­евич с простотой ясновидящего извлекал из прошлого. Людей с феноменальной памятью психологи знают, изу­чают, но природа их дара темна. Кое-кто попадает и на эстраду – демонстрирует публике чудеса запоминания.
Иван Тимофеевич сверх того обладал бесценной спо­собностью ассоциативно увязывать факты, которые ни у какого программиста не сошлись бы вместе. Жизнь давала ему необъятный материал для анализа, и представление, что человек кузнец судьбы и прочее, он отметал начисто. Слишком часто видел, как мелкое, случайное толкало кого-то поступить наперекор своему характеру и намере­ниям. По Ивану Тимофеевичу, Наполеона, например, подвигли на знаменитые сто дней не положение Фран­ции и собственные невыветрившиеся амбиции, а какое-нибудь замечание караульного офицера плюс три вечера подряд невкусный ужин.
Иван Тимофеевич любил собирать разные курьезы вроде того, что известнейший наш конферансье в моло­дости служил в казино в качестве крупье или что Керен­ский учился в гимназии у отца Ульянова.
Пора же Черного Маклера относилась к области по­чти интимного увлечения Ивана Тимофеевича, так как у него имелась своя концепция структуры преступного мира. Ее Знаменский услыхал впервые – пока ему доводилось общаться с Иваном Тимофеевичем более эпизодически и не углубляясь в историю. Теперь, видя его заинтересован­ность, не ограничивал старика временем. Да и много любопытного тот рассказывал.
У Ивана Тимофеевича пахло бумажными залежами и еще счастливым детством: шоколадом и молоком. К при­ходу Знаменского он варил на плитке какао. Пышной шапкой перла пена, важно было укараулить момент, когда снять кастрюлю. Иван Тимофеевич довольно пых­тел. Пили практически без сахара. Знаменского пристрас­тие к какао смешило.
Тишина вечерами стояла в архиве глухая. Почти без­звучно покачивался маятник в высоких напольных часах. Их Иван Тимофеевич приволок из одного начальствен­ного кабинета, несколько месяцев рыскал по Москве и области, пока нашел мастера, способного починить без­действующий механизм. Часы пошли, начали густым чи­стым голосом бить каждые пятнадцать минут, и Иван Тимофеевич жаловался, что дома ему их не хватает. Перед боем внутри футляра уютно кряхтело, приготовлялось. С ними в комнате было как бы трое. И еще те, кого воскрешали рассказы Ивана Тимофеевича.
Семнадцатый год разметал среду серьезных уголов­ников. В гражданскую войну, в голод, разруху, бандиты подались в банды, грабители туда же или к стенкам ЧК, карманникам и домушникам стало нечего красть, поте­ряла смысл отработанная механика мошенничеств и афер. Но тогда же закладывались кое-какие фундаменты будущей организованной преступности, ее материаль­ные основы.
Когда во дворцы врывались яростные и несведущие обитатели хижин, туда же проникали и сметливые, и жадные. Они растаскивали ценности, которые надолго ушли в подпольный кругооборот. Что там находится – и посейчас неизвестно. Например, в начале 70-х патруль милиции, как принято выражаться, по подозрению за­держал двух субъектов «без определенки». Один другому передавал бриллиант невиданных размеров. Субъекты, явно бывшие лишь чьими-то посыльными, не сказали ни слова правды. Дело поручили следователю по важнейшим делам, но и он уперся в тупик при попытке выяснить первоначального владельца камня. Ни один реестр, включая перечни камней в царской короне и личной сокро­вищнице Романовых, подобного алмаза не упоминал. Предположение, что он заплыл к нам после революции из Британского королевства или Арабских Эмиратов, разумеется, отпадало. Стало быть, относится к тем незна­емым сокровищам, что были разграблены под залпы Авроры.
– Ты подумай, Знаменский, кто-нибудь заботился, к слову, беречь императорские сервизы? А ведь семья-то царская обедала каждый день на новой посуде. Их, полу­чается, было 365 – сколько дней в году! Куда делись? Нету. Бесценный фарфор!.. А великие картины? Исчезли бесследно в тогдашние времена. Я тебе сейчас назову.
Он называл целыми сериями.
– Немыслимые деньги! Двое-трое грамотных сторо­жей могли сэкономить стране целую электрификацию!
Знаменский слегка сомневался – чтобы не расхола­живать собеседника пассивностью.
– Точно говорю! – убеждал Иван Тимофеевич. – Ведь нэп объявили – не керенки в оборот пошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20