Пока изображал из себя вусмерть перепуганного, самка потыкалась в меня носом, а потом глянула одним глазом. Искоса. Низко голову наклоня. Вроде, сказать хотела: "Встретимся еще, милый. Теперь я знаю как пахнет твой «мaльчик». И ушла. Не оглядываясь.
— Забавная зверушка, — сказaл я потом. Когда голос ко мне вернулся.
Машка тогда посмотрела на меня тоже искоса. Только голову наклонять не стала.
— Я за ней не пойду, — заявила.
Как отpезaла.
И я за ней не пошел. 3а волчицей, в смысле.
— Я могу рассказать о них, если ты не знаешь. Потом, — предложила Машка ближе к вечеру.
— А почему потом?
Не так уж мне любопытно было, про волков я и сам такие побасенки знаю закачаешься, но идти полдня молча… Вот и спросил для поддержания разговора.
— Нельзя говорить о хозяине в его доме.
Ответила и замолчала. До ночи.
И вот это «потом» наступило. Небольшой получается «дом» у четырехлапых. Полтора дня на запад и… Не знаю, правда, сколько на север и восток. Но вряд ли очень много. У наших серых тоже территория не co штат Юта.
К мосту мы выйдем завтра. До пожара в лесу были тропинки. Не самые короткие, но довольно безопасные. А теперь весь лес стал сплошной ловушкой. Идти лучше всего вдоль разлома. Его дыхание не дало сгореть всем кустам и тpавам. От них начнется новая жизнь в лесу. И еда в них найдется. Какая-нибудь. Так сказала Машка. Еще вчера. Когда выбирала путь. А я не стал с ней спорить. Было бы из-за чего. Мне пополам куда идти и чего делать. Настроение, как в отпуске. Когда день выдался совсем уж свободный. Типа, иди куда хочешь, делай, чего можешь. Чего душа желает и кошелек дозволяет. А не хочешь идти, вызови «массажистку» в номер и расслабляйся по полной программе. Получишь все, чего сможешь придумать и оплатить.
Придумать-то я много чего могу. И с оплатой дело не засохнет. Спасибо тому придурку, что обобрал меня. Вернул я свое добро. Потом. В барахле одного безвременно почившего нашел. И блокнот с ручкой отыскался. У другого. И мешочек co знакомой уже чешуей. «Свои» взял или чужие мертвому они без надобности. Брал, вроде как для прикола, а «чешуя» самой ходовой монетой этого мира оказалась. Так что из Храма я вышел совсем даже не бедным. Да только мало радости от бабок, если купить ничего не можешь. В лесу ни супермаркета, ни такси нету. Чего нашел, то и пожевал, а потом на своих двоих дальше потопал. И гостиницы здесь нету. Под куст лег и небом прикрылся. А вместо крутой ночной программы Машкины рассказки.
— … нельзя поймать свою тень. А Храм это тень Неназываемого. В его тень и приходят чарутти, прожившие одну жизнь. Приходят, чтобы измениться и прожить еще одну…
— Стоп, Машка! А волчара тут при чем?
Ну, сказочница!… Обещала одно рассказать, а метет совсем другое. Пользуется тем, что слушаю ее вполуха.
— Кто?
— Волчара. Ну, лохматый наш приятель. Зеленоглазый.
— Ты меня не слушал, ларт.
И тяжелый такой вздох. Будто жуть как огорчил ее своим поведением.
— Да слушал я, слушал.
— Тогда должен был услышать, что тот, кого ты называешь Зеленоглазым, это чарутти. Они понимают язык зверей и птиц. И разговаривать с ними умеют. Это всем известно.
Я промолчал. Всем так всем. Не говорить же, что я первый раз об этом слышу.
— Когда у чарутти заканчивается Нить Жизни, он становится арсиром…
— Кем?!
Еще один вздох.
— Арсиром, ларт. Тело арсира покрыто шерстью и он похож на зверя. Того зверя, кем он чаще всего становился, когда был чарутти. Слуги Неназываемого не могут отыскать его в таком облике. Раз в сезон арсир может принять свой прежний вид. В ту ночь он возвращается к племени и разговаривает с кем хочет. А его ученик становится зверем вместо него.
— Значит, волчары и есть эти самые… как их? Арсиры.
— Нет.
— Как это нет?! Ты же сама сказала…
— Это ты так понял. А я…
— Вот что, давай дальше о зверюгах. А обо мне и тебе потом поговорим.
Может быть. Но озвyчивать это я не стал. Не знаю уж, почему.
— Среди них нет арсиров. Он арсойл. Она чарутти. Или ученица чарутти.
— Откуда ты…
— Это же видно.
— Ну-ну…
Нет слов. Хочешь верь, не хочешь вставай и проверяй.
Машка зашевелилась под боком. Перевернулась, чтобы на меня посмотреть. Никак не привыкну, что глаза у нее ночью светятся.
— А ты не знал этого?
— Чего?
— Про чарутти и арсойла.
— Ты рассказывай, Машка. А вопросы здесь спрашиваю я.
Странно, но это подействовало. Она стала говорить дальше. Уткнулась в меня лбом и острыми коленками и зашептала:
— Чем дольше живет арсир, тем труднее ему возвращать свой прежний вид. А если ученик редко приходит к арсиру, то чарутти может так крепко уснуть в теле зверя, что не проснется даже в Ночь возвращения. Если арсир пропустит несколько Ночей подряд, то станет арсойлом. И только очень сильный чарутти может разбудить его. Если захочет.
— Ага. Если захочет. Стало быть, она пришла его будить.
— Нет.
— Как же «нет»?! А зачем, тогда?…
— Когда старый чарутти yxодит, его ученик ищет себе yченика. Или рождает.
— Блин, детеныши! — дошло до меня. Я невольно привстал и стянул с Машки плащ. Она передернула плечами. Ночь не слишком теплой выдалась. Но они же эти… четырехлапые.
Машка тихо засмеялась.
— Они изменят свой облик раньше, чем научатся говорить.
— А волчица? Ну, их мать?…
— Она тоже. Кому-то надо учить нового чарутти.
— Но их же двое. Детенышей.
— Не все ученики доживают до испытания.
— А сколько гробится на самих испытаниях… вырвалось у меня.
— Зачем тебе это знать?
Машка светит на меня своими глазищами.
— Ну, — я не сразу нахожу подходящий ответ. Может и без них можно обойтись?… Без испытаний.
— Нельзя. Племени нужен сильный защитник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69