Его тело уже не слушалось ничего и никого, желая лишь одного – отдохновения. Коростель почувствовал, как лес и берег бешено закрутились у него перед глазами, а сияющая дорожка стала стремительно сворачиваться под ногами. А в следующее мгновение Ян уже лежал на снегу, и глаза его закрывались сами собой – так тихо, но неуклонно убаюкивала его магия Другой Дороги, берущей свое начало из лунного света.
Охотник-саам что-то залопотал, показывая рукой своим товарищам туда, где только что пролегала лунная дорожка. В этом месте на реке вспухла широкая черная полоса, по ней быстро побежали огромные трещины, и через миг от одного берега до другого вскрылся лед. Река вздрогнула, просыпаясь от ледяного плена, огромные льдины вздыбились, и, освобожденная, хлынула темная речная вода. Она быстро топила льдины, и река возбужденно дрожала в ожидании забытого и удивительного чувства, которое в полной мере знакомо только движущейся воде – течения.
Лунная магия усыпила не только Яна, но и Пипку, пригревшегося у него на груди. Поэтому когда Коростель, наконец, открыл глаза и с удивлением огляделся, мышонок по-прежнему продолжал спать. Вокруг уже было очень светло – стояло то ли позднее утро, то ли ранний полдень. Обернувшись на реку, Коростель увидел пустой противоположный берег. Да и кто бы рискнул переправляться сейчас через реку, которая разрушила свой ледяной панцирь и теперь задумчиво поигрывала толстыми и широкими льдинами, словно решая, ожить ли ей окончательно или же вновь погрузиться в сладкий зимний сон.
Что ж, сказал себе Коростель, мне, наверное, уже никогда не понять, что же произошло со мной на этой реке. Тогда что и остается, как не положиться на судьбу? Он отряхнулся от тростниковой пыли, проверил за пазухой ключ и мышонка, который, видимо, решил выспаться на всю жизнь вперед, и зашагал в лес.
В чащах отчего-то сильно пахло дымом и гарью. Видимо, где-то слева сквозь лес прошел нешуточный пожар. Коростель на миг призадумался, мог ли это перекинуться сюда огонь от его дома, но тут же отбросил это предположение. Слишком широка была река, да и от дома до реки вряд ли донес бы искры даже самый настойчивый и самоуверенный ветерок. Поэтому не думай об этом далеком лесном пожаре, сказал он себе, а думай обо всем остальном, что ты должен решить и узнать в том городе, где тебя будут все ждать.
И Коростель побрел вперед, забирая все дальше вправо. Он не знал, что в тот миг слева от него, совсем недалеко, в сгоревшем лесу, усеянном мертвыми деревьями и телами убитых северных воинов, остались его друзья – Травник, Эгле и Март. Но Яна уже властно вела его судьба, а друидам только еще предстояло ухватиться за спасительную руку справедливого провидения.

ГЛАВА 12
ОГОНЬ И ВОСК

– Ты ведь мне снишься, бабушка, правда? – пролепетала Эгле. Она знала, что это не могло быть ничем иным, кроме как сном. Последним, что она помнила, было падающее дерево, больно хлестнувшее ее ветвями, прежде чем на нее обрушился тлеющий ствол. Но, удивительное дело: сейчас она совсем не чувствовала боли, хотя сквозь ткань плаща на плече и боку темнели и ширились влажные пятна. Старая Ралина тоже не обращала на них никакого внимания, хотя в бытность их жизни в Круге, во Вдовьем скиту, друидесса весьма болезненно реагировала на ее малейшие царапины и ссадины на коленках – неизменные спутники веселого и непоседливого девчоночьего нрава. Они сидели у костра, грелись и смотрели на тихую игру багрово-черных углей. Как она здесь очутилась, Эгле не знала и не могла вспомнить, сколько ни напрягала свою девичью память.
– Это не сон, – улыбнулась старая друидесса. – Ты – в безвременье.
– Разве такое может быть? – пожала плечами Эгле, и ей показалось, как где-то далеко, внутри нее откликнулось раненое плечо, заныло и задергало. Ралина внимательно посмотрела на нее, и боль сразу утихла, словно тело девушки, пробудившись на миг, уснуло вновь.
– Очень редко, – согласилась прабабка. – Почти никогда. Разве что только в последние минуты жизни.
– Значит, я, наверное, умираю, – безучастно проговорила Эгле. Ей почему-то было сейчас безразлично, что будет с ней, потому что больше не существовало ничего, кроме этой ночи, теплого костра и глубоких, завораживающих и по-прежнему таких строгих глаз той, что в жизни заменила ей и отца, и мать.
– Нет, милая, ты будешь жить долго, – улыбнулась старая волшебница молодой. – Ухожу я.
– Я в это не верю, – возразила Эгле. – Ты уже столько раз уходила, бабушка Ралина, столько раз я получала известия о том, что ты пропала или погибла… Ты – вечная, ты – моя вечная, строгая бабушка Ралина, и будешь со мной всегда.
– Все так, внученька, все так… – прошептала друидесса, и глаза ее на мгновение увлажнились. Но затем старуха сердито тряхнула головой, словно отмахиваясь от капель надоедливого дождя, и глаза ее сверкнули.
– У нас мало времени, моя милая. Поэтому ты должна выслушать то, что я сейчас собираюсь тебе сказать.
– Разве мы куда-то спешим? – завороженно, как во сне, пробормотала Эгле.
– Да, только отныне наши пути разойдутся. Но прежде – выслушай, потому что мне нелегко будет об этом рассказывать.
– Хорошо, бабушка, – пролепетала Эгле. – Тогда ты говори, а я буду тебя слушать. Но только, пожалуйста, поскорее – меня отчего-то ужасно клонит в сон.
– Это не беда, – вновь ласково улыбнулась Ралина. – Даже если ты уснешь, ты все равно будешь меня слышать. Хорошо, мой птенчик?
Эгле кивнула, и Ралина, подсев к внучке поближе, взяла ее за руку. Молодая друидка шевельнула пальчиками, отвечая на ласку, но старая волшебница мягко и в то же время настойчиво заставила ее распрямить ладонь и легким движением сняла с безымянного пальца внучки маленькое колечко из тусклого белого серебра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127