барабан был словно стволом дерева – ровным, прямым, бескомпромиссным, а Птицелов порождал из него ветви, разворачивал листья, оживлял цветы, вытягивал корни и вцеплялся ими в мерзлую, холодную землю.
Ритм сам порождал новые движения, и многие в толпе воинов стали покачиваться в такт барабану. У некоторых глаза были закрыты, они словно впали в шаманский транс. Коростель и сам почувствовал, как у него на виске проснулась и неприятно запульсировала какая-то тонкая жилка, о существовании которой он прежде и не подозревал. Ему тут же вспомнился давешний волк из больного сна, и Ян сам себе вдруг показался огромным пепельным зверем, бессмысленно качающим головой под звуки пастушеской свирели в окружении мерзких, невозможных овец с окровавленными мордами.
«Пастух и овцы», – мелькнуло у него в голове. «И колдовская свирель, которой он собирает свое стадо»…
И тут у него на груди ворохнулся Ключ. Коростель замер, ожидая, что это ощущение повторится, но в это мгновение воины зашептались, загомонили, наперебой указывая друг другу на костер.
Барабан продолжал яростно молотить, и с каждым его ударом, а, может, и с очередным замысловатым па Птицелова, в пламени ритуального костра вырастало что-то темное, момент зарождения которого Коростель совсем не заметил. Поначалу это было бесформенное пятно, затем оно увеличилось в размерах, вытянулось, и вот уже в огне появилась тень человека. Даже само пламя понемногу стало принимать его форму, и теперь уже казалось, что посередь двора Коростелева дома стоит огненно-черный человек, весь охваченный языками бешено ревущего огня.
Кто-то из наиболее слабонервных воинов даже прикрыл рукой глаза. Одно дело – встречаться с врагом один на один на военной тропе или поле битвы, думал воин, и совсем другое – быть воочию свидетелем страшного колдовства могучего волшебника, который только что вызвал дух какого-то другого колдуна, наверное, из самой Смерти. Ян же напротив смотрел на пламя во все глаза, несмотря на то, что все еще находился под расслабляющим действием Лекарского зелья. А танец Птицелова продолжался.
Теперь зорз имитировал движения огненной фигуры, или же наоборот – именно он управлял ее рождением, именно он вылеплял руками из языков пламени тень, встречи с которой он жаждал уже давно. Все получалось отменно, и Птицелов, окрыленный удачно идущим обрядом, казалось, черпал силы и вдохновение для новых невероятных движений, прыжков, вращений и пируэтов отовсюду – из воздуха, снега, огня. Вот, наконец, он остановился как вкопанный и, протянув к огненной фигуре руки, сделал медленное и явно нелегкое для себя движение, словно вытягивал ее из пламени. Было ощущение, что часть огня отделилась от костра, как разделился бы кусок огромной божественной глины под руками титанического скульптора. И тень, шагнув к Птицелову, повисла перед ним в воздухе, не касаясь своим нижним краем снега, уже почти растопленного безумным огнем.
Птицелов повелительно махнул в сторону аккомпанирующей ему женщины – барабан смолк. В тот же миг тень стала стремительно светлеть, откуда-то из глубины призрака стали просачиваться все новые цвета, и у Яна едва не закружилась голова при виде этой неожиданной трансформации. Это тоже были Правила Цветов: возникая из ничего, они соединялись и перемешивались между собой, создавая Соцветия сердца, зрения, слуха…
Птицелов попытался что-то сказать, но теперь его рот упорно не открывался. Магия обряда не прошла бесследно и для ее творца. После нескольких попыток зорз поднял перед лицом ладонь и быстро сложил из пальцев какую-то фигуру или знак. Вся нижняя часть лица Птицелова мгновенно окрасилась красным, и изо рта Сигурда хлынула кровь. Он закашлялся и выплюнул крови не меньше чашки. После чего вытер губы и – улыбнулся!
– Кто ты, ушедший! – хрипло пробуя голос, но весьма торжественно произнес зорз ритуальную фразу.
В этот миг трансформация внешности духа завершилась, и выглядело это так, будто тело утопленника стремительно поднялось на поверхность. Увидев обличье тени, Птицелов даже вскрикнул. Он ожидал совсем другого!
– Я тот, кто вызван тобой из мрака, – ответил ему негромкий, спокойный голос. И это был голос то ли эста, то ли кого-то из еще более северных народностей, такой у голоса был легкий, уже почти незаметный акцент.
– Тогда ответь, знаешь ли ты меня? – столь же торжественно, как и подобало случаю, но уже с оттенком некоего беспокойства, обратился к духу Птицелов.
– Знаю, адепт, – последовал короткий ответ. И все – дальше было молчание.
– Тогда назови свое имя, ушедший! – упорствовал Птицелов. – Тебя ли вызывал тот, кого ты именуешь адептом, но на самом деле – являющийся Творцом?
– Меня, – ответил дух, – иначе меня бы здесь не было.
– Имя! – чуть ли не взвизгнул Птицелов. На него в эту минуту было страшно смотреть – настолько велико было напряжение его загадочной души.
– Сперва назови себя, – чуть ли не усмехнулся дух. – И ты должен был это сделать с самого начала.
– Изволь, – зорз пришел в себя, но продолжал сверлить бесплотного пришельца пытливым взглядом. – Мое имя – Птицелов.
– И еще немало других, – подтвердил дух. – Прозвища оставь при себе. Имя!
– Волынщик, – словно нехотя, медленно произнес помрачневший Птицелов.
– А я – Обманщик, – в тон ему произнес дух, и Коростель с удивлением услышал в призрачном голосе ироническую нотку. – Говори свое подлинное Имя, если желаешь услышать мой ответ, смертный.
– Хорошо, – согласился Птицелов. – Изволь. Мое имя – Сигурд. Разве ты этого не знал?
– Ты должен был ответить, – сказал дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127