Неподалеку от дома, возле самой калитки, северные стражи развели костер, благо воины, особенно чудины, беззастенчиво пользовались старой поленницей, щедро сжигая там Коростелевы дровяные припасы. Однако, несмотря на ощутимый ночной морозец, караульные лишь изредка подходили к огню погреться и тут же возвращались к дому. Очевидно, на этот счет им были даны четкие и недвусмысленные инструкции, которые не требовалось повторять дважды.
Яну не спалось, мучили разные мысли, и он без конца ворочался с боку на бок. Когда зорзы улеглись спать, в дом вошел один из караульных и развязал Коростелю руки. После чего чудин выразительно положил руку на рукоять меча, предупреждающе покачал головой и вышел из дома. После этого Ян окончательно отбросил мысли об очередном побеге. Ему вдруг подумалось, что вместо него Птицелов непременно использует Руту, а это было выше сил Коростеля. Он все больше уверялся в мысли, что во время обряда, даже если Птицелова и посетит удача, ему будет не так-то легко справиться с духом Камерона, и вот тут-то и можно было попробовать ввязаться в противостояние двух волшебников, чтобы склонить чащу весов на свою сторону. Еще Коростелю отчего-то постоянно шли на ум мысли о Молчуне, и чтобы избавиться от этой напасти, он закрыл глаза и стал вспоминать, как встретил его дом после возвращения с военной службы.
Весна тогда стояла невероятная. Все цвело и бурлило, и дом был буквально напоен запахами молодых листьев. Едва Коростель вновь обосновался здесь, ночью появились мыши, долго скреблись, а потом куда-то ушли, и с тех пор их было слышно очень редко. Казалось, что они просто приходили навестить воротившегося хозяина дома, после чего поспешили убраться подальше с его глаз. Лишь изредка какой-нибудь маленький глупый мышонок тихо скребся в дальнем углу, и, слушая его, в эти минуты Ян отчего-то всегда с улыбкой думал о том, как хорошо, что он не завел себе кошку. О мышах он, видимо, и сейчас вспомнил не случайно – теперь в его доме, погруженном в ночь, стояла мертвая, прямо-таки могильная тишина.
В деревянном доме всегда хорошо и как-то особенно сладко спится. В правильно сколоченном доме летом никогда не жарко, а зимой – не холодно. И еще в таких домах хорошо слышно, что происходит за окнами, но со двора не услышать, о чем в это время говорят в комнатах. Но, так или иначе, заснув в итоге совершенно незаметно, очень скоро Коростель вновь проснулся оттого, что ему вдруг стало холодно. Это было тем более странно, что в комнате было очень тепло, даже жарковато – чудин, протопивший печку, вновь не пожалел дармовых дров. И Коростель решил, что все-таки простудился, и у него начинается обычный в таких случаях озноб. Ян плотнее закутался в свое неизменное солдатское одеяло, которое, несмотря на сухой воздух в доме, отчего-то казалось сыроватым, и принялся сосредоточенно выстукивать зубами великолепную барабанную дробь. Хорошо было бы сейчас выпить чего-нибудь для согреву, – мечтательно подумал Коростель, но вставать не хотелось, да и не был он уже в своем доме хозяин. Засну и так, решил Ян, поджав под себя ноги и свернувшись калачиком, как в детстве. И действительно скоро уснул.
Наверное, это все-таки была болезнь, потому что он очнулся, как от толчка. Озноб по-прежнему сотрясал все его тело крупной дрожью, руки до локтей покрылись гусиной кожей, по спине ползли струйки холодного пота. Коростель уже хотел было встать, чтобы как-нибудь добраться до печи и прислониться к ней спиной, как вдруг кожу на правой руке что-то сильно кольнуло, все равно как злой крапивой обожгло. Он почесал руку, но тут же начался зуд и покалывания. Тогда Коростель принялся отчаянно расчесывать руку, и в этот миг уколол ладонь обо что-то тонкое и жесткое. Ян мгновенно выпростал локоть из-под одеяла и с ужасом увидел, что сквозь кожу пробивается жесткий темно-серый волос. А рядом на руке кожа вся пошла бугорками, которые быстро лопались под напором все новых и новых колких волос.
«Да это же шерсть!» – подумал Ян и при этой мысли едва не лишился чувств. А шерстинки уже покрывали его грудь, плечи, и одновременно страшно заломило щеки, скулы и рот. Он судорожно разлепил губы, и в этот миг его голову пронзила такая острая и мучительная боль, что он лишился чувств. А шерсть все ползла и ползла наружу, покрывая все тело несчастного Яна плотной светло-серой шубой. Вот уже показался и подшерсток, и одновременно с этим ноги бесчувственного Коростеля стали сгибаться, покрываясь серым пушком, пальцы на руках и ногах видоизменились, и вперед поползли длинные и острые когти. По телу Яна пробежало несколько конвульсий, и он, покатившись, упал с кровати.
То ли намаялись за день зорзы и стражи Яна, то ли в ход пошла странная, недобрая магия дома Коростеля, сменившего цвет своей души, но только так никто и не услышал, как спустя несколько минут с пола в комнате поднялся, покачиваясь, огромный матерый волк. Это был тоже Ян Коростель, но сам он в это никогда бы и ни за что на свете не поверил!
Волк, ставший пепельно-серым, прошел, осторожно покачивая опущенным хвостом, на нетвердых ногах к подоконнику, поставил широченные передние лапы на раму и мягко толкнул лобастой головой. Окно беззвучно отворилось. Волк оглянулся на пустую смятую постель, зевнул, показав ночному дому длинный язык и мощные клыки, и легко выпрыгнул из окна. Внизу возле дома лежал порядком вытоптанный и утрамбованный бдительными сторожами снег, и он приземлился вполне удачно. Двое саамов, охотники из северных народов, известных чутким слухом и особенно острым ночным чутьем, даже не повернули головы, когда волк скользнул мимо них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127