Мейер Мейер и Боб О'Брайен, при том, что они были профессионалами, выслушали подряд двенадцать раз «нет», прежде чем услышали первое «да».Это «да» привело их на улицу, параллельную Чарлз-авеню. На крыльце двухэтажного каркасного дома они услышали второе «да» от пожилого человека со слуховой трубкой и почувствовали, что удача, кажется, повернулась к ним лицом.– Вы не видели, как здесь проходил мужчина с футляром для тромбона в руке? – спросил Мейер в лучших исследовательских традициях.– Что? – проорал в ответ старик. – Я плохо слышу.– Человека с футляром для тромбона?– У меня есть в доме, если вам нужно, – ответил старик.– Тромбон?– Он самый. На столике в прихожей. Просто наберите номер, который вам нужен. Вы ведь не собираетесь звонить в другой город?– Нет-нет, тромбон, – сказал Мейер терпеливо. – Музыкальный инструмент.– Ах, тромбон. Да-да. И что вас интересует?– Его никто не проносил мимо вас?– Вы имеете в виду того парня, который проходил здесь днем?– Вы его видели?– Да. Прошел мимо меня в том направлении.– Спасибо, – поблагодарил Мейер. – Это просто здорово. Так, как вы, нам никто не помог.– Сам ты, мистер, оглох, – возмутился старик. – Вот и помогай после этого всяким!.. – он в ярости отвернулся.Опускалась ночь. Небо было похоже на многоцветную чашу: на западе, там, где солнце ушло за горизонт, оно было бледно-голубым, повыше – синим, цвета матросской форменки, а совсем вверху – почти черным, усеянным звездами, как бархатное платье с алмазными блестками какой-нибудь сексуальной блондинки из ночного ресторана.– Здесь ведь где-то недалеко живут родители Стива, кажется? – спросил О'Брайен.– Да, на Чарлз-авеню. Это следующая улица отсюда, – сказал Мейер.– Думаешь, мы приближаемся к их дому?– Что касается меня, то я приближаюсь к состоянию прострации, это точно.– Вон еще один клиент, – О'Брайен указал на игравшего у обочины мальчишку. – Будем его расспрашивать?– Мы ведь пока расспрашивали всех подряд. Зачем же нарушать традицию?На вид мальчишке было лет восемь. Он сидел на корточках и подбрасывал вверх перочинный ножик, внимательно наблюдая, как тот падает рукоятью вперед на крошечный пятачок земли перед ним. Похоже, ему не приходило в голову, что, чуть изменив наклон, можно заставить нож падать острием вниз. Похоже, мальчишке просто доставляло удовольствие подбрасывать его и смотреть, как он шлепается о землю с противным глухим стуком. Снова и снова он повторял эту бессмысленную процедуру. Мейер и О'Брайен некоторое время молча наблюдали за ним.– Привет, малыш! – произнес наконец Мейер.Мальчишка поднял лицо. То ли вечерние тени, то ли небрежно размазанная по щекам грязь исчертили всю его рожицу устрашающим боевым узором.– Сгинь, – коротко ответил он.Мейер неуверенно рассмеялся:– Ну же, ну же, малыш, – сказал он, – мы просто хотим кое о чем спросить тебя.– Да? – в голосе пацана звучало ехидство.Мейер тщательно сформулировал вопрос:– Ты не видел, здесь не проходил мужчина с футляром для тромбона?Пацан полоснул его острым, как бритва, взглядом.– Сгинь, – повторил он. – Не видишь, что я занят?– Хочешь научиться кидать ножик в землю? – спросил О'Брайен любезно.– Не будь идиотом, – отрезал пацан. – Это любой дурак умеет. У меня здесь в ямке гусеница.– Гусеница? – удивился О'Брайен.– Ну! Я хочу проверить, сколько раз нужно по ней шлепнуть, чтобы она окочурилась. Я уже тридцать четвертый раз роняю нож, а она все двигается.– А ты не пробовал наступить на нее ногой? – поинтересовался Мейер.– Ты что, того? – ответил мальчишка вопросом на вопрос. – Я бы ее сразу раздавил, вот и все.– Верно! А значит, мужчину с тромбоном ты здесь не видел?– Видел, – ответил пацан. Он подобрал ножик, поднял вверх и уронил рукоятью на гусеницу. – Тридцать пять, – произнес он.– А куда он пошел?– На свадьбу, куда же еще!– Почему ты так думаешь?– Тридцать шесть, – сказал мальчишка, снова уронив нож. – По-моему, она слабеет.– Так почему ты думаешь, что этот человек пошел на свадьбу? – спросил Мейер.– Потому что он свернул во двор к Бирнбауму.– При чем тут Бирнбаум?– Через его двор можно прямо пройти во двор к Кареллам. Вот он и срезал дорогу, – сказал мальчишка. – Тридцать семь. Конечно, он мог зайти и к Бирнбауму, но зачем тогда ему инструмент? Тридцать восемь. Я так могу досчитать до ста.– Во двор какого дома, ты говоришь, он завернул?– Бирнбаума, – ответил мальчишка. – Третий дом отсюда. – Он наклонился над ямкой. – Кажется, я доконал эту стерву, – сказал он. – Ой, гляньте-ка, из нее кишки вылезли.Но Мейер и О'Брайен не стали задерживаться, чтобы полюбоваться на раздавленную гусеницу, а прямиком направились к дому Бирнбаума. * * * – Ты видишь его? Его, его, его, его, его...– Он у меня на прицеле. Прицеле, прицеле, прицеле, прицеле, прицеле...– Не промахнись на этот раз!– Не промахнусь.– Тщательно прицелься.– Хорошо... Они уже начинают пускать ракеты, пока маленькие. Я не люблю фейерверки, они напоминают мне настоящую стрельбу, а я ненавижу, когда стреляют.– Марти, заткнись, сосредоточься на том, что ты делаешь.– Я сосредоточен. Смотри: теперь запускают огненные колеса!– Ты не потерял его?– Нет.– Не стреляй! Дождемся больших ракет: нам нужно, чтобы взрывы заглушили выстрел. Не стреляй пока, Марти!– Не буду, не буду... – нагромождение фраз, раскаты грома, орудийные выстрелы...Коттон Хейз карабкался вверх по тоннелю беспамятства, наполненному эхом звуков и голосов, которые вибрировали у него в голове, сливаясь в один бессмысленный шум, пока наконец чернота не уступила место яркому свету снаружи, ослепительным огненным колесам фейерверка, да, фейерверка, который пускают сейчас в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49