В гостиной первого этажа было сумрачно и тихо. Стараясь не шуметь, они вошли внутрь.– Если он здесь и собирается стрелять, – прошептал Мейер, – его надо искать наверху.Они подождали, пока глаза освоятся с темнотой, а затем стали тихо подниматься наверх, замирая от каждого скрипа. Обе спальни на втором этаже оказались пусты.– Он на чердаке, – шепнул О'Брайен, указывая на лестницу, ведущую вверх.Они находились уже перед чердачной комнатой, когда во дворе Кареллы начался фейерверк. В первую минуту они решили, что началась стрельба, но тут же поняли, в чем дело, и одновременно сообразили, что их снайпер, если только он действительно находился в доме, наверняка ждал именно этого момента. Они не сговаривались между собой. Им не было нужды сговариваться, поскольку операцию вроде той, которую они должны были сейчас совершить, каждый из них проделывал уже сотни раз. Начавшийся фейерверк заставил их поторопиться, и они действовали быстро, но без паники: О'Брайен изготовился к удару у противоположной стены и посмотрел на вжавшегося в стену справа от двери Мейера. Тот кивнул головой.Из комнаты донесся женский голос:– Пора. Давай, Марти.О'Брайен оттолкнулся от стены, одним мощным ударом левой ноги вышиб замок и, подобно форварду, вместе с мячом влетающему в ворота, влетел вместе с дверью в комнату, а следом за ним, словно куотербек, кидающийся принять боковую передачу, ринулся Мейер.О'Брайен отнюдь не собирался тут же начинать пальбу. Оказавшись вместе с рухнувшей дверью в комнате, он метнул взгляд на окно, у которого примостился снайпер с какой-то женщиной, затем на скрученного в узел Коттона Хейза, валявшегося на полу, а затем снова на окно, уже спиной к которому стояла разъяренная блондинка в красном шелковом платье.– Брось оружие! – крикнул он, и в тот же момент мужчина, не выпуская ружья, круто развернулся. В блеске взлетавших ракет его глаза вспыхивали, как угли. О'Брайен встретился с ним взглядом и только тут почувствовал, что без стрельбы, скорее всего, не обойдется.– Брось ружье! – крикнул он снова, следя за менявшимся на глазах лицом мужчины. Всего за какие-то три секунды, которые длились, словно три тысячи лет, он прочел в глазах снайпера сначала растерянность, а затем попытку оценить ситуацию и принять решение. Соколин прищурился. О'Брайен был опытным полицейским и слишком хорошо знал: если человек с винтовкой в руках прищуривает глаза, то следующее, что тебя ожидает, – это пуля, и понял, что должен опередить его.– Осторожнее, Боб! – крикнул Мейер, тоже заметивший это, и О'Брайен выстрелил.Он выстрелил всего один раз, прямо от бедра, с таким невозмутимым видом, словно это не у него сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. Пуля из полицейского револьвера попала в плечо Соколину со столь близкого расстояния, что развернула его почти на 180 градусов и отшвырнула к стене, выбив ружье из рук. Единственное, о чем успел подумать О'Брайен в этот момент, было: «Хотя бы я его не убил! Милостивый боже, хотя бы я его не убил!»Блондинка колебалась всего какую-то тысячную долю секунды. Пока Соколин медленно сползал вдоль стены на пол, пока Мейер бежал от двери ей навстречу, а мир за окном раскалывался на части, обрушиваясь ливнями искр и невообразимой какофонией взрывов, она уже приняла решение и перешла к действиям: стремительно опустившись на колени и поддернув неуместным здесь женственным движением подол платья, она решительно сжала приклад ружья.Мейер ударил ее дважды. Первым ударом он выбил у нее из рук ружье, прежде чем она нащупала курок, а вторым отшвырнул в сторону так, что она сползла на пол грудою белой плоти и скользящего красного шелка. Но это не угомонило ее. Она поднялась с пола, как адская фурия, ощеря рот и выставив перед собой растопыренные, как грабли, пальцы с острыми ногтями. Она поднялась не для того, чтобы вести мирные переговоры, и Мейер это понял. Он подбросил свой револьвер 38-го калибра в руке, так что ствол оказался зажатым у него в ладони, а рукоять смотрела вперед, и изо всей силы заехал ей сбоку в челюсть. Блондинка пошатнулась, раскинув руки в стороны, голова ее запрокинулась назад, и, слегка взвыв от боли, она стала медленно-медленно, как тонущая в Гарбе «Куин Мэри», опускаться вниз, производя странное впечатление разрушающейся постройки, одновременно и грандиозной, и полной женского изящества.О'Брайен уже склонился в углу над Соколиным. Мейер вытер со лба пот и посмотрел на него.– Как он?– Жив, – ответил О'Брайен.– Я знал, что дело кончится пальбой, – кротко сказал Мейер. Он повернулся к тому месту, где, словно изогнутая подставка для огромного коня-качалки, лежал Коттон Хейз. – Так-так, – произнес он, – а это что у нас здесь за старье? Взгляни-ка, Боб.– Развяжи меня, – попросил Хейз.– Оно еще и разговаривает, – сказал Мейер. – Ей-богу, по-моему, это говорящая качалка. Вот диковинка!– Кончай, Мейер, – взмолился Хейз, и тут Мейер впервые заметил его распухшее, изуродованное лицо и быстро наклонился, чтобы разрезать веревки.Хейз с трудом поднялся, потирая затекшие запястья и лодыжки:– Да, надо сказать, вы прибыли тютелька в тютельку.– Морская пехота всегда прибывает вовремя, – парировал Мейер.– И кавалерия США тоже, – добавил О'Брайен. Он взглянул на блондинку: – У нее обалденные ноги.Мужчины с минуту оценивающе разглядывали ее.– Так, – произнес наконец Мейер. – Ну, вот и все, я полагаю. Нам, видимо, понадобится санитарная машина для этого типа.– Угу, – сказал О'Брайен безразлично.– Не хочешь сходить позвонить, Боб?– Ладно.Он вышел. Мейер наклонился над блондинкой и защелкнул ей на запястьях наручники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49