.. И каждый из этих новых даров Пандоры будет стоить, в силу того же грандиозного спроса, не дороже просто изданной книги или брошюры нашей эпохи. Наши внуки (я хочу верить, что уже наши внуки) будут покупать такие картины, как настоящие сновидения, -- сновидения, которыми можно будет наслаждаться лежа в своей постели, vis-a-vis к кинемо-экрану, сновидения, которые заполнят комнату и душу прежде, чем спящий сомкнул глаза" (Евреинов Н.Н. Театр для себя. -- Ч.2. С.101-102).
Кинематограф, как считал Н.Евреинов, интересен своим преодолением времени, поскольку в нем возможна встреча артиста даже с будущим зрителем (См.: Евреинов Н.Н. Pro scena sua. С.123). Я привел такую длинную цитату из-за восхищения описанием того, чего еще не было, с четким вычленением позитивных характеристик, которые только сегодня мы достаточно ясно можем себе представить.
Несколько своих статей Н.Евреинов посвящает проблеме наготы/оголенности; в современной терминологии -- мистике эротики/порнографии. Он замечает: "Не знаю
история до 1917 года 110
как для других, но для меня понятия обнаженности и оголенности не только не совпадают, а прямо-таки противополагаются в эстетическом отношении. (...) Слово "голая" отдает запахом банного веника; слово "нагая" -- жертвенным фимиамом. О нагой женщине я могу вести беседу со своей матерью, сестрой, дочерью, не оскорбляя вовсе их чувства целомудрия; о голой женщине мне пристойней говорить, закрывши от них двери. Оголенность имеет отношение к сексуальной проблеме; обнаженность -- к проблеме эстетической. Несомненно, что всякая нагая женщина вместе с тем и голая; но отнюдь не всегда и не всякая голая женщина одновременно и нагая" (Там же. С.168-169). Или: "покров наготы поистине волшебный покров; ни одно платье так не капризно при носке; малейшая неосторожность, малейшее легкомыслие в обращении с ним, -- и волшебный покров спадает, наказывая виновных неприличием оголенности, сменяя уважение к ним на смех или похотливость" (Там же С.169).
Есть интересная параллель с Мишелем Фуко, который говорил о наказании тела, а с историей телесных наказаний в России выступил Николай Евреинов. Он писал: "Возможность телесно наказывать превращалась на Руси нередко в настоящую страсть к истязанию, страсть, находящую себе полное объяснение лишь в планомерной истории развития телесных наказаний в России" (совр. переизд. Евреинов Н. История телесных наказаний в России. Харьков, 1994. С.4). Это было столь значимым элементом русской истории, что захватывало почти каждого "Наши предки воспитывались около плах и эшафотов, -- пишет Николай Евреинов, -- никогда они не собирались в большом многолюдстве, чем в дни торговых казней или военных экзекуций..." (С.7). Причем с сегодняшней точки зрения часто отсутствует соответствие проступка и уровня наказания, что характерно для времени Петра I или Павла I. Например "Резали язык государственным преступникам, заговорщикам, бунтовщикам" (С.54). Не делали исключения и императрицы: "По русскому праву розги по-прежнему назначались детям; для взрослых эта кара считалась слишком незначительной Впрочем, нам известно, что сама Государыня пользовалась этим наказанием для своих придворных" (С 80). Сама книга Н.Евреинова огромного формата и с большим числом иллюстраций Она наглядно показывает, что никто не был свободен от истязаний вне за
Евреинов о театральности 111
висимости от положения в существующей иерархии. Например, следующий факт -- "Сенатору Мусину-Пушкину вырезали язык и назначили Сибирь" (С.67), что говорит о действительной распространенности этой стороны жизни. В некоторых случаях прохождение этой процедуры скрывалось от окружающих. "Многие не выдерживали экзекуции и тут же испускали дух, со всех же прочих ревностный инквизитор брал подписку, подтвержденную клятвой, что они обязуются никому ни при каких обязательствах не передавать о том, что с ними сделали в Тайной экспедиции, а если проговорятся, то должны будут снова подвергнуться безответно наказанию" (С.82). Вряд ли тут подойдет идея Льва Карсавина о том, что преступник может сам добровольно пойти на подобное наказание.
2.4. Л.П.ЯКУБИНСКИЙ И Е.Д.ПОЛИВАНОВ О ПОЭТИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ
ОПОЯЗ (Общество по изучению поэтического языка), составивший основу формальной школы в литературоведении, был сформирован в дореволюционное время (См.: Медведева С.Ю. К истории изучения поэтического языка // Структура и функционирование поэтического текста. -- М., 1985. С. 39). Мы остановимся здесь на двух именах -- Лев Петрович Якубинский (1892-1945) и Евгений Дмитриевич Поливанов (1891-1938). Мы сознательно "потеряли" В.Б.Шкловского в дореволюционном ОПОЯЗе, поскольку о нем мы будем говорить впоследствии. Но, если быть честным, то и сам В.Б.Шкловский "теряет" А.П.Якубинского и Е.Д.Поливанова, посвящая им едва ли не абзацы, в то время как Б.М.Эйхенбаум или Ю.Н Тынянов получают у него целые главы. Так что историческая справедливость требует отдельного разговора о А.П.Якубинском и Е.Д.Поливанове, тем более, что они и сами выделились а) заложив основы изучения именно поэтического языка, а не прозы, б) будучи лингвистами, а не литературоведами, как остальные участники формальной школы, в) "Поливанов и Якубинский были коммунистами Поливанов еще до Октябрьской революции, а Якубинский с первого года революции" (Шкловский В.Б. Тетива // Избранное: В 2-х т. - М, 1983. - Т.2 С.132).
Е.А.Поливанов был настолько колоритен, что оставил о себе след в произведениях В.А.Каверина и как прототип лите
история до 1917 года 112
ратурного героя (профессора Драгоманова в "Скандалисте"), и просто в воспоминаниях. Знаток восточных языков, председатель "тройки" по борьбе с наркоманией в Ленинграде, выступивший против Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128