Перебрав все варианты, он остановился на этом: у приятеля где-то поблизости дом в деревне, он рассказывал. Виленкин позвонил, объяснил, что у него возникли кое-какие трудности, не мог бы Гарик его выручить.
– Как, маэстро, ты еще здесь? – удивился Гарик.
Они договорились о встрече.
Долговязый Егор, или Гарик, длинноволосый, но уже с заметной лысиной, в джинсах и кожаной короткой куртке, приближался бодрым шагом, с улыбкой. Подойдя, он несколько озадаченно взглянул на Виленкина.
– У меня неудача, – сказал Виленкин. И затем без лишних слов показал ему «березовое полено».
Гарик присвистнул.
– А я-то надеялся на дневник Рейнского фестиваля, – говорил Гарик, крутя баранку своего старенького автомобиля.
Они выехали за город.
– Я сделаю деревенский дневник, – устало откликнулся Виленкин.
«Дворники» ритмично двигались по лобовому стеклу. Чем-то это напоминало танец. Каких-то насекомых.
– Тишину?
Не раз Гарик предлагал Виленкину сочинить что-нибудь в духе хлопка одной ладони. Гарик был давно и неизлечимо болен ориентализмом.
– Четыре тридцать три, написано Кейджем. Музыканты выходят и четыре минуты тридцать три секунды молчат. Что тебе еще надо? – с трудом проговорил Виленкин.
Гарик достал сигарету, включил зажигалку, сунул сигарету в огненную спираль, приоткрыл ветровое стекло.
– Не хватает славянских обертонов, – сказал он.
– Останови машину и слушай.
– Хорошее название для композиции.
Виленкин опустил свое стекло. От табачного дыма его замутило. Он подставил лицо влажному ветру.
– Что, если мне станет известно об интенсивных поисках? – спросил Гарик через некоторое время. – Если они выйдут на меня? – Он посмотрел на Виленкина. – Что говорить?
– Ничего.
Слева двигались встречные машины, мокрая дорога блестела в свете фар. Они проехали мимо двухэтажной будки ГАИ, свернули, поднялись вверх и пересекли дорогу по бетонному мосту: это было кружное шоссе. Здесь уже машины попадались редко. Гарик прибавил газу. Он протянул руку, включил приемник. Волноискатель быстро заскользил по освещенной шкале.
– Тебе не приходилось слышать такой оркестр – «Пульс Азии»? Всемирная банда, африканцы, японцы, индусы, американцы, национальные инструменты... Нет?
– Нет.
– Я несколько раз нарывался. Интересная музыка. Мировой дорожный стиль. В наших магазинах, разумеется, дисков нет. В Москве надо искать. Все равно столица есть столица, а? Раньше вся провинция ездила за колбасой. Теперь – за кассетами... Обидно, конечно, может, ты вырвался бы из нашего захолустья. Неужели это непоправимо? Вдруг тебе померещилось, что рана серьезна?
– По-моему, до кости.
– Черт!.. Боб Дилан. Тебе нравится? А я воспринимаю и то, и другое... Говорят, у него вышел новый альбом «С незапамятных времен». Ладно, дальше... Что-то знакомое... Маэстро? Это немецкий экспрессионизм, я угадал?
Звучал знаменитый Концерт для скрипки с оркестром «Памяти ангела» Альбана Берга.
– Подожди... уплыло...
В салон ворвалось грузинское многоголосие.
– Ударил аромат звездочек.
Виленкин издал тихий протестующий стон.
– А-а, прости старина, но все-таки клин вышибают клином...
Они мчались в темноте. Виленкин уже как будто жалел о предпринятом шаге. Нет, Гарик, конечно, не даст в завтрашнем выпуске короткого элегического сообщения о похороненных надеждах; они неплохо друг друга знают, Гарик, кажется, ценит эту дружбу... Но все-таки неприятно, что пришлось посвятить его в эту историю. Лучше бы он явился следом за Леночкой и спокойно пошел спать. Разлегся бы, не обращая внимания на всех.
Ах, да, он оскорбился.
Но Леночка в самом деле уязвила его прямо в... в... Это уже была не шутка.
Когда же они доедут.
– Вот тут мы сворачиваем на проселок, – сказал Гарик, и автомобиль повернул.
На небольшой скорости они ехали по тряской дороге мимо дачных домиков.
Неприятно было просить о деньгах, о приюте. Виленкин старался не одолжаться. Предпочтительней потихоньку разворовывать библиотеку Георгия Осиповича.
Домики остались позади. Автомобиль еще раз свернул на другую дорогу. Здесь трясло сильнее. Под колесами шумели лужи.
– Надеюсь, наш бронепоезд не застрянет.
Справа и слева виднелись кусты, на открытых местах кучи соломы. Или чего? В полях было темно.
И вдруг впереди зажелтел жидкий огонь.
Они приближались. Уже угадывались крыши, деревья. Лампочка горела на столбе.
В деревню они въехали как бы через ворота: по обеим сторонам росли высокие деревья.
– Отчизна, – сказал Гарик.
Окна домов были темны, только в конце улицы что-то светилось. Они остановились посередине. Хлопнули дверцами, прошли к дому.
В доме холодный сырой воздух горчил. Гарик нашарил выключатель, щелкнул. Они огляделись. Печка, темный, почти черный обшарпанный шкаф с зеркалом во всю дверь; буфет; на полу палас; в другой комнатке диван, кресло, телевизор, круглое зеркало на стене; третья комнатка занята кроватью и трельяжем; на окнах красные с узорами занавески; в «красном» углу икона в рушниках; стены оклеены обоями, потолок – белой бумагой.
– Ну как?
Виленкин кивнул.
– Маэстро, печью ты умеешь пользоваться?.. Пойдем покажу, где дрова.
Они вышли, посмотрели. Вернулись. Затем Гарик еще что-то показывал, водил по саду, – над головами круглились грузные яблоки, отражали свет из окон...
– Да! Чуть не забыл!.. – Сверкая в темноте сигаретным угольком, Гарик направился к автомобилю; вернулся он с аптечкой.
– Оставь мне бинт, йод, я сам, – сказал Виленкин.
Гарик посмотрел на него.
– Но, маэстро, мне удобней.
Они прошли в дом. Бинты засохли. Гарик сказал, что следует вскипятить воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27