«18.506 р. 25 коп.». Стало быть, недочет тридцать пять рублей всего-навсего. Ну, это еще не беда. Тут только мы почувствовали, до чего устали от волнения. Кажется, легче было вагон дров переколоть. Но все-таки противно: есть кто-то подлый среди нас. Хоть мы и думали про себя, как бы не подвели, а все-таки надеялись, что все сойдется… Шурка высунулся в окошко и говорит:
«Подсчитали. Тридцать пять целковых не хватает».
Там тоже молчат, не радуются. Шурка и говорит:
«А все отдали бумажки?»
«Все», – отвечают ему.
И тут Шурка как хлопнет себя по лбу.
«Ах я старый чурбан! – кричит. – Ах, собака! Нате!»
Выхватил из кармана бумажку и бросил на стол, а на ней – расписка, что Александр Жевелий получил в счет заработка тридцать пять рублей. Мы все и хохочем и ругаем его – дескать, вот голова дырявая, из-за тебя зря расстраивались. А Колька подскочил к окну и кричит:
«Правильно! Тютелька в тютельку! Копейка в копейку!»
За окном все, как один:
«Ур-ра!»
А Антон Семенович спокойно так говорит:
«А по-моему, иначе просто быть не могло».
Вот вам и вся история. Так-то.
– Ух ты! – сказал Петька.
Другие тоже как-то облегченно зашевелились вокруг меня. И тут я перехватываю странный, напряженный взгляд Репина. Он сразу отводит глаза и с наигранным безразличием произносит:
– Король, а горн ты что, загнал?
– Чего? – Король недоуменно поднимает брови.
Всплеснулся шум и тотчас замер. Все стихло, как перед грозой. Удивительно – никто, никто, даже Петька не только не начал разговора о горне, но, казалось, и не вспомнил о нем. А вот Репин помнил, все время помнил.
– Горн, говорю, спустил по дешевке?
– Да какой гори? Про что ты?
– В то утро, как вы ушли, пропал горн. Ты что ж, не знаешь?
– Да ты что, спятил?! – Король вскочил. Голос у него был сиплый, неузнаваемый: – Ты что? Ты… Чтоб я… чтоб я взял?! Ах ты…
Он рванулся к Репину, я едва успел схватить его за плечи:
– Погоди, Дмитрий!
– Нет, я ему сейчас морду… я ему… я…
Репин встал побледневший, но спокойный.
– Все так думают, не я один, – сказал он с вызовом.
– Не ври! – громко и зло сказал Жуков. – Никто и не вспомнил, один ты!
– Мы не брали, – растерянно заговорил Разумов. – Что вы, ребята! Мы и не знали…
– Можно подумать, что вы вообще никогда ничего не брали! – усмехнулся Репин.
И тут Разумов как-то неуверенно, неумело замахнулся и ударил Андрея по лицу. Ни я, никто не успел помешать ему – мы давно вскочили и стояли настороже, готовые разнять, развести, готовые удержать Короля, но мы меньше всего ждали, что в драку полезет Разумов.
Чьи-то руки схватили Разумова, кто-то оттащил Андрея. Все это долго рассказывать и описывать, а в действительности промелькнули какие-то доли секунды – мы не успели ни вздохнуть, ни опомниться, ни сообразить, что такое произошло сейчас у нас на глазах.
До чего же у меня чесались руки – схватить Репина за шиворот и встряхнуть хорошенько, встряхнуть так, чтобы все стало на место в этой вывихнутой, себялюбивой душе!
– Кулаком ничего не докажешь, – сказал я.
– А мы… мы не собираемся доказывать! – крикнул Король.
– И не нужно доказывать. Слушай, Репин, – продолжал я, в упор глядя на Андрея. – Ты мне говорил недавно про горн. Что я тебе сказал?
Репин сжал губы и отвернулся. Кругом было тихо, слышалось только дыхание ребят.
– Я тебе сказал, что не верю в это, – подчеркивая каждое слово, напомнил я.
– Семен Афанасьевич! – Жуков стоит подтянутый, серьезный, таким он бывает, когда ведет наши собрания или выступает в совете детского дома. – Ведь Репин мне сегодня то же самое говорил. А я ему сказал, чтоб он забыл и не повторял… Зачем ты вылез? – круто повернулся он к Андрею.
– Новое дело – зачем! А как же ему не вылезти! – нарушил настороженное молчание Подсолнушкин. – Ты спроси, чего он вылез, когда из Ленинграда приезжали. Разве он может, чтоб все, как следует?
– Злости в нем много, – откликнулся Сергей Стеклов.
– Злостью можно и подавиться, – неожиданно объявил Петька.
Я встретился взглядом с Алексеем Саввичем. Его глаза смеялись. «Молодцы! Я рад!» – говорили они.
– Значит, так, – я снова обратился к Королю и к Разумову, которого все еще придерживали за локти, хотя в этом уже не было никакой нужды, – забудьте, что сказал Репин. Забудьте, потому что никто с ним не согласен.
– Да и он-то говорит… без веры, – после короткой паузы, подыскав нужное слово, прибавил Жуков.
– Разрешите мне сказать, Семен Афанасьевич, – заговорила Екатерина Ивановна. До сих пор она молча стояла поодаль, у двери, вглядываясь в лица ребят. – Я думаю, все со мной согласятся, когда я скажу, что все мы рады возвращению Королева и Разумова. Королев с самого начала помогал поднимать наш дом, он полюбил его, а ушел… ушел не подумав. И Разумов ушел с ним не подумав, просто по дружбе. Не знаю, как вы, а я всегда была уверена, что они вернутся. И надо забыть о сегодняшнем разговоре, надо забыть, что Королев и Разумов уходили. Надо думать о завтрашнем дне. Вот, например: в каком отряде они теперь будут?
Мгновенье ребята молчали. Это было короткое, но напряженное молчание; всем было как-то не по себе.
Неловкость нарушил Володин:
– Так ведь у них свой отряд… наш, то-есть! Как были в третьем, так и опять… это ничего!
Он оглядывался на своих, словно ожидая подкрепления. Смутная нотка неуверенности все же была в его голосе, но я опять почувствовал: его смущает не то, что сам он оказался в двойственной позиции. Дело ясное: у Короля свой отряд, и он может туда вернуться, это справедливо и естественно. Но вот командиром ребята его ставить опасаются, а рядовым наравне с десяти-одиннадцатилетними, под команду Володина или кого другого, – захочет ли Король, не обидно ли ему будет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120