Ты со мной обошелся, как с капризной девчонкой. Я не твоя!
Руфрид сел, прислонившись к стене и сложив руки на груди.
– Я думал, что проявляю заботу.
– Нет, ты только свои замашки хамские проявил! Собственник!
– Приглядела себе получше?
– Нет!
– Да ну? Смотреть противно, как этот писака к тебе ластился.
– Не дури! Он меня едва замечал. Не знаю, что на тебя нашло, Руфе. Ты так изменился.
– Я изменился?
– Когда я убила ту женщину, я думала, что ты меня поймешь. Разделишь мои чувства. Вместо этого ты советуешь мне укреплять желудок, и при слове «война» у тебя загораются глаза. Тебе уже нравится убивать. С кем это ты вдруг возжаждал сражаться?
– Ты что, не понимаешь? – Руфрид задохнулся. – Против… против таких, как мой отец, против тех, кто выполняет любой указ, хоть какой жестокий и безнравственный, потому что в их жалких, иссохших душонках нет ни капли понятия!
– Значит, на самом деле ты воюешь с отцом?
Руфрид нетерпеливо тряхнул головой.
– Нет! Против косности, которая завела нас в это болото. Против той чуши, который пичкал нас Сафаендер.
– Не ори ты!
– А пускай слышит. А ты с ним согласилась, Тан. Почему? Это непохоже на тебя, ты всегда была храброй! И вдруг является великий Сафаендер, а ты только и можешь пялиться на него и лепетать: «Как тебе угодно, о Сильномогучий!».
– Ты ублюдок! Это неправда!
– Он трус. А ты слишком слепа, чтобы это увидеть.
– Ты бы не говорил так, если б прочел хоть одну его строчку. Боги, ты так ревнуешь?
– К нему? Брось. Мне просто тошно, как ты пускаешь перед ним слюни. Меня словно и не было рядом.
– Это пример к твоим нравоучениям – о жалости к себе? Я в тебе ошиблась, Руфе. Ты всегда был самовлюбленной злобной скотиной. Зря я подумала, что ты переменился.
– Это я ошибся, приняв твою самовлюбленность за достоинство, – сухо отмолвил юноша.
Гнев Танфии перегорел, оставив в груди холод. Упрямство Руфрида потрясло ее. Она поднялась с тюфяка, расправила накидку и отодвинула засов.
– Куда ты собралась? – спросил Руфрид.
– Найду для сна другое место.
– Не трусь. – Он лег и отвернулся. – Тебя я не коснусь, будь ты хоть последней бабой на земле.
Танфия вылетела в комнату стрелой, и очутилась в кромешной тьме. Наощупь она добралась до кушетки, собираясь посидеть и успокоиться. Но протянутая ее рука натолкнулась не на тканую обивку, а на мягкую плоть.
Девушка шарахнулась, вскрикнув. Затеплился огонек, осветив лицо Сафаендера – тот нагнулся над столом, зажигая светильник.
– Простите, – выдавила девушка. Сердце ее колотилось. – Не знала, что вы тут. До смерти перетрусила.. Вы простите, если я напугала…
– Ничуть. Я слышал, как ты бредешь в темноте. – Он расслабленно откинулся на спинку, оглядывая девушку цепким взглядом. Его лицо лучилось умом и опытом, озаряя комнату внутренним светом.
– Ой… – Ей опять стало ужасно неловко. – Не спится.
– Мне тоже. Последние месяцы я мучаюсь бессонницей. Садись, Танфия. Выпей со мной.
Девушка опустилась на кушетку и взяла протянутый бокал. Вино в зеленоватом стекле было белое, терпкое, с яблочным привкусом, и пришлось очень кстати. Танфии все не верилось, что она здесь, сидит рядом со своим героем.
Сафаендер отпил вина и состроил гримасу.
– Дрянь редкая, – заметил он, – но другого нет.
– Ничего, – прошептала Танфия.
– Ты плохо выглядишь, – мягко проговорил он. – Очень бледна, и очень взволнована.
– Все в порядке. Я… я повздорила с Руфридом.
– Он твой любовник, как я понимаю.
– Нет… уже.
– А. Помириться не получится?
Ее поразило, что поэта интересуют такие мелочи.
– Не в этот раз. Не знаю, хочу ли я этого. Тут не просто ссора.
– А что же?
Горло ее перехватило. Танфия повертела в пальцах ножку бокала.
– Сегодня я убила человека.
– Ох… – Поэт дрогнул, но миг спустя, к изумлению девушки, взял ее за руку и серьезно проговорил: – Не то грустно, что ты в расстройстве, а то, что Элдарет спокоен. Он не понимает, не понимает, о чем просит, когда болтает о мятеже. Расскажи, что случилось.
И Танфия сбивчиво рассказала, совершенно забыв, кто перед ней.
– Тебе стало легче? – спросил Сафаендер, когда она закончила. – Груз с плеч спал?
– Немного. Но мне легко говорить. Это не меня убили.
– А ты остра на язык. Эту черту я в людях ценю. Что, я слишком много задаю вопросов? Дурная писательская привычка.
– Я не против. – Она бросила взгляд по сторонам и смущенно улыбнулась поэту. Ей показалось, или он придвинулся к ней? – Я даже могу с вами говорить. Не думала, что это так просто, думала, что вы…
– Какой? – Он лукаво покосился на нее.
– Ну… обычный. Мне казалось, вы…
– Что – говорю рифмами?
– Примерно, – рассмеялась Танфия. – Что вы очень красноречивы.
– Бывает. Но сегодня у меня выходной.
Щеки Танфии загорелись; она надеялась, что в сумраке это не будет заметно.
– Я не хотела грубить. Вы, наверное, решили, что я такая простушка…
– Нет. Ничуть. Элдарет насчет меня был прав – я просто человек. Ленивый, самодовольный и самолюбивый.
– Нет! Вы – легенда.
– В Излучинке – едва ли. Удивительно, что ты обо мне вообще слыхала.
– Почему – потому что я родом с края земли?
Он покачал головой.
– Ну вот, теперь я тебя обидел. Я не это имел в виду. Мне приятно, что моя работа так много значит для людей, которым есть чем заняться в жизни.
– О да. Капусту поливать, овец стричь?..
Сафаендер рассмеялся.
– Без этого такие, как я, не имели бы роскоши писать стихи. Но тебе писательское мастерство небезразлично – даже мои скромные труды.
– Это уже ложная скромность.
– Вообще-то неудачная шутка.
На миг они встретились взглядами.
– Не так оно и страшно в нашей Излучинке, – проговорила Танфия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175