Развернув газету, я увидел как раз то, чего опасался. Впрочем, рано или поздно это должно было случиться – странно еще, что не раньше. Наверное, газеты уже заготовили статьи и ждали только, чтобы события поспели за ними и можно было вставить в текст имена.
Ее имя было – Рино Хана. Четырнадцать лет, жила в районе Тюо, хорошо училась, играла в драмкружке. По словам друзей, тихая, но вполне жизнерадостная девушка и – поклонница «Святой стрелы», в особенности Ёси.
Мать нашла ее в кладовке. Девочка сделала петлю из удлинителя. Никакая «скорая» не могла поспеть вовремя. Записки не было. Родители говорили, что девочка всегда была счастливой и веселой, но подруги сказали, что Рино была потрясена смертью музыканта Есимуры Фукудзацу.
Во врезке какой-то достопочтенный профессор психологии подробно обсуждал феномен подражательного самоубийства. Он называл это «сочувственным суицидом» и отмечал, что подобное явление распространено среди молодежи, в особенности когда внезапно обрывается жизнь какого-то великого, харизматического человека. К такому выводу пришел проф после многих лет работы.
Другая врезка описывала превентивные меры, перечисляя признаки, по которым родители должны сообразить, не помышляет ли их чадо о «сочувственном суициде». Обратите внимание на перебои аппетита, апатию, угрюмость, равнодушие к окружающему миру. Половина ребятишек на планете подходит под это описание.
Опустив газету, я выглянул в окно. Внешний мир был занят своими делами, как всегда. Без Рино Хана, без Ёси, без Ночного Портье. Когда-нибудь – и без меня.
16
Несколько гомигяру в возрасте до и сразу после двадцати торчали перед «Фальшивой нотой», болтая по сотовым телефонам и ежась от холода, с посиневших губ свисали сигареты. «Помойные девчонки» усаживались на корточки неровными кружками посреди тротуара, преграждая путь пешеходам, откидывали свисавшие на глаза челки, поправляли туфли на высоких платформах. Многие отваживались на тяпацу, красили волосы в приглушенно-рыжий цвет, которого в самый раз хватало, чтобы нарушить правила школьного устава. Другие детали их наряда были не так тонко продуманы: подобно своим кумирам из «Свалки тел», гомигяру придавали себе вид жертв насильственной смерти: одни с помощью латекса изображали раны на шее и подрисовывали фонари под глазами, другие ходили в рванье, обклеенные пластмассовыми жуками и с обломками леденцов вместо стекла в волосах. Этот облик был не только данью «Свалке тел», но и реакцией как против насаждавшейся детсадовской миловидности когяру, так и против фанатиков черной расы – гангяру, которые вымазывали себе лицо коричневым фломастером и платили четыреста долларов за перманент под Анжелу Дэвис .
При первом же взгляде на этих детишек ясно, почему старшее поколение принимает их за «пришельцев из космоса». По всей Японии ученые мужи и простые люди твердили о гибели нравов и морали, указующим перстом тыча в современную молодежь. Возмущала каждая мелочь – выглядывавшие бретельки лифчиков, прилюдные поцелуи, болтовня по сотовому в переполненной электричке. Но в последнее время серия жестоких, извращенных преступлений накалила проблему юношеской преступности, и это уже не обычная поколенческая ворчня. Немотивированные убийства, омерзительные убийства родителей, насилие, царившее в школьном дворе, – все это заполняло новостные программы, пока до каждого не дошло: что-то с нашими детьми не в порядке.
Но истерика заслоняла от сознания простой факт: подавляющее большинство ребятишек вовсе не были уголовниками и нигилистами. Огромное большинство детей были в полном порядке, спасибо за заботу. Но теперь, когда общество заклеймило их аморальными чудовищами, а экономика не сулила никаких перспектив, подросткам в Японии стало невесело. Хотя, наверное, подросткам невесело в любой стране – до тех пор, пока не вырастешь.
Я миновал затянутых в кожу спекулянтов, которые открыто предлагали билеты чуть ли не у самого входа. Охрана клуба терпела дафу-я, поскольку борьба со спекулянтами могла обойтись чересчур дорого. Все они ссылались на связи с якудза, и некоторые действительно имели прикрытие. Ради пары контрабандных билетов не стоило рисковать.
Двое вышибал стояли прямо за дверью, оба в облегающих черных футболках «Фальшивой ноты», подчеркивавших накачанные мышцы, и в мешковатых черных джинсах – штанины складками собрались у щиколоток. Я назвал охраннику свое имя и сказал, что я приглашен.
Почти сразу же на пороге возникли Аки и Маки, уже не в спортивных костюмах кикбоксеров, а в одинаковых черных мотоциклетных куртках и темных очках как у Джоя Рамоне. Почему-то в коже они казались еще крупнее.
Аки и Маки поманили меня за собой. Мы поднялись по плохо освещенной узкой лестнице, где на шахматных плитках валялись окурки, старые флайеры и металлические крышки от бутылок. Гремел бас, эхо отражалось от стен, так что вибрировал весь простенок. Примерно на полпути мы встретили девицу, приткнувшуюся спиной к стене, колени подтянуты к груди. Мы переступили через нее – лицо девушки даже не дрогнуло, – и продолжали карабкаться вверх.
На последнем этаже Аки и Маки распахнули двойную дверь. От ударной звуковой волны у меня лицо ушло в затылок. Вид на сцену заслоняло густое облако от сухого льда, сигаретного дыма и пота, испарявшегося с пьяных тел. В мерцающем разноцветном освещении я едва разглядел орду, механически дрыгающуюся вокруг сцены, – люди натыкались друг на друга, словно одуревшие молекулы.
Чтобы подвести меня поближе к сцене, Аки и Маки пришлось силой прорвать хоровод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87