Был последний день сентября. Над северными горами громыхал гром, иссохшие земли в Теннесси и Джорджии наконец напитались дождевой влагой. Летняя засуха кончилась. Ручьи наполнились водой, уровень рек поднялся, завертелись колеса водяных мельниц.
Выполняя распоряжения своего вождя, убедившего генерала Скотта отменить на территории военное положение, индейцы сами организовали подготовку к отъезду. Здесь, в Рэттлснейк-спрингс, где прежде находилось агентство по индейским делам, собралось тринадцать тысяч человек, включая рабов. Никто не улыбался, никто не говорил громко. Над лагерем царило молчание. Лица у всех были хмурые.
– Уилл!
Услышав голос Элайзы, Гордон обернулся.
– Пора.
– Знаю.
Он с минуту смотрел на нее, любуясь золотистыми огоньками, вспыхивавшими в ее карих глазах, светло-каштановой россыпью волос, обрамлявших тонкое лицо. Уилл испытывал к этой поразительной женщине любовь, благодарность, невыразимую тягу. Он не хотел, чтобы она прочла эти рвущиеся наружу чувства в его взгляде, и отвернулся. Элайза тоже устремила свой взор на долину.
– Пожалуй, Клинок прав, – сказала она, помолчав. – Народ – это не земля, а люди. Дело не в границах, а в едином духе. Вы только посмотрите, все эти люди продолжают оставаться нацией: они сохранили свои законы, свою конституцию, свое правительство, свое наследие. Уже само по себе это великое свершение, которым можно гордиться.
Уилл кивнул, соглашаясь. Перед отъездом Совет упаковал и разместил по повозкам все архивы – не только конституцию и законы, но и договоры, заключенные с белыми соседями в разное время, а также переписку со всеми президентами Соединенных Штатов, начиная с Джорджа Вашингтона и кончая Мартином Ван Буреном.
И все же слова Элайзы задели Уилла за живое.
– Я его не понимаю.
– Кого?
– Клинка. Подписав договор, он совершил акт предательства. Однако в лагере он не пытался занять какое-то привилегированное положение. Мы же знаем, что сторонники переселения получали от правительства особые льготы. Клинок даже не попросил, чтобы ему увеличили денежное довольствие. Одиннадцатого числа отправился караван из семисот или восьмисот человек, с каретами, лошадьми, слугами. Он мог бы присоединиться к ним, и тогда тысяча двести миль пути дались бы ему гораздо легче. В том караване ему были бы рады. Там его друзья, а здесь все относятся к нему как к предателю, с ненавистью и презрением.
– Он никогда не действовал из личной выгоды. Вы сами только что это подтвердили, – напомнила Элайза. – По-моему, это стало очевидно для многих. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что люди относятся к Клинку уже не так враждебно, как прежде. Даже Кипп перестал на него бросаться.
– Должен признать, что мое прежнее уважение к нему частично вернулось, – сказал Уилл, по-прежнему глядя на лагерь. – Со временем я, может быть, даже прощу его. Но никогда не забуду того, что он сделал.
– Я знаю. – В глазах Элайзы стояли слезы. – И он тоже это знает. И еще неизвестно, кому из вас тяжелее.
Сказать на это было нечего, и они вдвоем стали смотреть, как длинная вереница повозок тянется по дороге к лесу. Семья Гордона ждала своей очереди возле фургона. Элайза и Уилл присоединились к ним.
Уже четыре каравана отправились в долгий путь на запад. Настала очередь пятого. Сорок повозок были нагружены кормом для лошадей и коров, одеялами, кастрюлями и котелками, провизией. Предполагалось, что съестные припасы можно будет подкупить и по дороге.
Лишь самые старые, малые дети да больные получили право ехать в фургонах. Все прочие должны были идти пешком, неся свои личные вещи в заплечных мешках. Караван охранялся десятью всадниками индейской полиции.
Уилл посадил жену на повозку, стараясь не смотреть на ее бледное, исхудавшее лицо. В глазах Виктории читалась безысходная печаль. Устроив ее поудобнее, Уилл подумал, что с караваном, слава Богу, едет врач. Вскоре Виктории наверняка понадобится медицинская помощь, и она сможет ее получить.
– Попробуй отдохнуть, – сказал он.
Виктория схватила его тонкими пальцами за локоть.
– Уилл, я всегда хотела, чтобы меня похоронили рядом с нашими мертвыми малютками. А теперь мы уезжаем…
– Знаю.
Он погладил ее по руке. Для нее всегда дети были важнее всего. Было время, когда слова Виктории расстроили бы Уилла. Ведь для жены было бы естественнее хотеть, чтобы ее похоронили рядом с мужем. Теперь же Гордон смирился. Немного поколебавшись, он поцеловал жену в щеку и спрыгнул на землю.
Темпл увидела печальное лицо отца и, прижав покрепче хнычущего малыша, спросила:
– С мамой все в порядке?
– Да.
Оба знали, что это неправда, но больше вопросов Темпл задавать не стала. Она смотрела вперед, на дорогу, по которой, грохоча, катились повозки. Повсюду люди прощались с друзьями и близкими, чья очередь уезжать еще не настала.
Вот наконец в путь тронулась и их повозка. Клинок шагал возле передка, Ксандра, как обычно, держалась рядом. Темпл чувствовала на себе взгляд мужа, но сама в его сторону не смотрела.
Сзади раздался приближающийся стук копыт. Темпл оглянулась и увидела всадника в синем мундире и кивере с султаном. На солнце блеснули офицерские эполеты. Это наверняка был Джед Пармели.
Так оно и оказалось. Улыбаясь, Джед натянул поводья, останавливая коня. Элиджа радостно захлопал в ладоши и залепетал:
– Мама, мама, лошадка.
Синие глаза Джеда смотрели весело и горделиво.
– Да, малыш, это лошадка. Тебе пора к ним привыкать.
Он говорил таким тоном, как будто они только вчера расстались, хотя последний раз лейтенант появлялся в лагере почти месяц назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94