На столе – гора раскрытых коробок, ярких, с разноцветными надписями: “Helado de chocolate”, “Helado de fruta”, “Helado de mantecado” и еще с полдюжины различных helado, ореховых, ванильных, кофейных – словом, изобилие невиданное. Особенно для Ауфбе, где можно было встретить мороженое всего трех сортов: шоколадное – в гостинице, и сливочное или яблочное – домашнего приготовления. И уж конечно на коробках, в которых доставляли мороженое фрау Цовель, надписи были на немецком, а никак не на испанском.
– Добрый вечер, – поздоровался Курт. Взял одну из уже вымытых вазочек, вытер и поставил на полку. – Ездили в Берлин?
– Здравствуйте, Курт, – Элис улыбнулась через плечо, – вы любите мороженое? Я вам оставила шоколадное. Кофе будете?
– Буду. Спасибо.
Вот так, как ни в чем не бывало. Прийти в гости к красивой девушке, к американке, мыть с ней вместе посуду, перебрасываясь словами, ничего не значащими, просто словами, как будто знакомы сто лет, и говорить-то особо ни о чем не надо – и так хорошо.
Когда была вымыта и вытерта последняя ложечка, Курт уселся за стол, глядя, как Элис варит кофе.
– А в Берлин я не ездила, – Элис расставила чашки, молочник, торжественно водрузила на стол коробку с мороженым, – ездила я в город Кульера. Это в Испании. Там есть чудесный маленький ресторан… Ох, Курт, – она села на стул и уткнулась подбородком о ладони, – даже не знаю, что сказать. Я взяла их телефон и попросила: если вечером позвонит сеньор Гюнхельд, подтвердить, что сеньорита Ластхоп действительно была там, в “Cocina comoda”. Это название у них такое: “Уютная кухня”. Простенькое… Вот, – она положила перед Куртом небольшую яркую открытку, – здесь телефон и адрес.
Курт не стал спрашивать, как Элис оказалась в Испании. Просто уточнил:
– Это Драхен?
– Да. Если хотите, позвоните туда. Только не называйте им моего имени, почему-то Невилл считает это важным.
В голосе Элис был легкий вызов, но глаза улыбались. Казалось, она предлагает сыграть в “веришь – не веришь”, и твердо знает, что выиграет.
– Позвоню непременно, – прежде, чем налить в кофе молока, Курт снял с молочника крышку и принюхался, – знаете, мне фрау Цовель пожаловалась, что молоко вчера по всему городу прокисло.
– И сегодня утром, – вздохнула Элис, – это еще одна тема для разговора.
– Ясно. Не следовало мне просить вас…
– Да нет же! – Она взмахнула ложечкой с мороженым. – Вы не понимаете! Все намного сложнее, чем… чем можно себе представить. И я рада, правда, я очень рада, что решилась на эту авантюру. Потому что… нет, сразу не объяснить. Курт, Драхен – не человек.
– Змей-под-Холмом – это он и есть?
– Думаю… скорее всего – да, это он и есть.
– Ясно, – только и сказал Курт.
– Вы совсем не удивляетесь, – Элис как будто даже обиделась.
– Я удивляюсь, – заверил Курт.
– Правда?!
– Правда. Вы расскажете мне, что узнали?
– Ничего я не узнала, – она рассеяно опустила кусок мороженого в кофе, – я же не русский шпион. Давайте лучше, расскажу все по порядку.

Эйтлиайн
– Скажи мне, Крылатый, – спросил Гиал, когда, проводив Элис, я вернулся в замок, намереваясь предаться меланхолическим размышлениям о конце всего сущего, – ты не заметил за этой девой ничего необыкновенного?
Великолепный вопрос! В полной мере отражающий разницу между обитателями Тварного мира и жителями Лаэра.
– Необыкновенного? – уточнил я.
Что тут скажешь? Каков вопрос, таков ответ.
Для меня необыкновенным было уже то, что упомянутая дева – не человек, но для Гиала этого недостаточно.
– Когда я увидел ее…
В глазах моего старинного врага появился мечтательный туман. Хорошо мне знакомый. Гиал – неисправимый и твердолобый романтик. Романтизм, вообще, обязательное условие для существования Единорога: он сам таков, и все окружающие обязаны, узрев сияющее чудо, воспарять душой в недосягаемые разумом горние выси. Я тоже воспаряю, куда деваться? Но когда его волшебные глаза затуманиваются подобным образом, Гиал способен на страшные вещи. Он может, например, выйти навстречу какой-нибудь девственнице, положить ей на колени рогатую свою башку и в этой позе заснуть. Да так, что хоть из пушки над ухом стреляй – не проснется.
Все россказни о том, что проделывает Единорог с девственницей при помощи своего рога – некрасивая и грубая ложь, но если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я сказал бы, что глупо спать, находясь так близко от прекрасной девы.
Впрочем, спрашивали меня сейчас не об этом.
– …она показалась мне необыкновенной, Крылатый. Всего на мгновение, и я не смог его удержать, чтобы разобраться в том, что чувствую. Но я запомнил.
– Не знаю, – буркнул я, – не понимаю, о чем ты.
– Глупо ревновать к Единорогу, – Гиал пожал плечами.
И я сразу вспомнил насколько он меня старше, а, следовательно, умнее, и что врать тоже глупо. Да и некрасиво. Даже для того, кто гордо относит себя к роду Дракона, Отца Лжи.
Я назвал Элис Жемчужной Госпожой. Это первое, что вырвалось у меня, когда я разглядел, кто стоит в воротах замка. Нет, просто – первое. А когда разглядел, странное чувство уже ушло.
Но я запомнил.
И не убил ее.
– Жемчужная Госпожа, – повторил я вслух.
Мог бы не повторять: Гиал, когда надо и когда не надо, в любых ситуациях, видит меня насквозь. Если мы когда-нибудь займемся тем, чем обязаны – войной друг с другом – мне придется нелегко. Но сейчас мы не воевали, а я давно отвык от того, что кто-то читает в моей душе так же, как я читаю в чужих. Гиал же, возведя затуманенные очи горе – на расписной потолок, – глубокомысленно спросил:
– Почему ты так сказал?
– Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142