Они оба так молоды! И пусть сейчас она пленница, все равно это один из счастливейших моментов ее жизни. И тогда Елизавета дала обет, что никогда не забудет мужчину, который дал ей возможность почувствовать себя такой счастливой в этой мрачной тюрьме.
– Я сделаю еще несколько шагов вперед и поверну обратно, – прошептала она. – Я вижу, они следят за мной.
– Если завтра меня отправят на эшафот, я не стану жаловаться. Я узник, приговоренный к смерти, и все же радуюсь… потому что мимо меня прошла принцесса.
Боже, как он красив! Какие у него настойчивые глаза! Елизавета знала, что его называют неотразимым. И все же, поскольку она принцесса, ее королевское достоинство позволит ей устоять. Только какая необходимость об этом думать? Они разделены неразрушимыми преградами: ее королевским происхождением, тюремными стенами, его браком с деревенской девчонкой. Нет, ей не мешали эти преграды – они ей даже нравились. Она представляла себя самой желанной женщиной в Англии – молодой, прекрасной, но недоступной. Елизавета хотела быть такой.
Она еще раз медленно прошла мимо его окна и прошептала:
– Я опечалилась, услышав о вашем аресте. Я помню вас и знаю, по каким причинам вы здесь.
В письмах Роберт не упоминал о политике, он писал только о любви и преданности.
– Я сын моего отца, – сказал Роберт. – У меня не было другого выбора, как только сражаться за его дело. Я был молод… неопытен, весь во власти отца.
– А в чьей власти вы окажетесь теперь?
– Принцессы Елизаветы. Она вольна приказывать мне, моему телу и душе.
Елизавета пришла в восторг, но настороженно спросила:
– Ваша присяга на верность леди Джейн Грей закончилась тогда, когда ее отправили на эшафот?
– Я могу только повторить, что служил моему отцу.
– Роберт, вы глупец. И я тоже, коли нахожусь здесь.
– Но… вы еще будете здесь прогуливаться? Принцесса остановилась, сделав вид, будто снимает с туфельки травинку.
– Должна ли я менять мой путь, чтобы слушать вас?
– Если вы милосердны, то да.
– Милосердна? – Она огляделась вокруг. Те, кто следил за ней, начали что-то подозревать. Елизавета не смела дольше задерживаться, но обнаружила, что ей трудно уйти. Подобный флирт был для нее игрой, которая ей нравилась больше всего. – Как я, бедная узница, могу быть милосердной?
– Нет больше никого, о чьем милосердии я стал бы просить. Я жажду видеть вашу улыбку. Воспоминания о вашей красоте останутся со мной, озаряя мою камеру светом. Если завтра я умру, то умру счастливым… потому что вы пришли повидаться со мной, моя дражайшая принцесса.
– Я всего лишь пошла этой дорогой.
– Значит, ваша милость недовольны, что я писал вам?
– Это было несколько нагло с вашей стороны.
– Если мои письма вызывают ваше неудовольствие, я должен буду отказать себе в великой радости их писать.
– Это как вам будет угодно.
– Мне было бы угодно писать их целыми днями. Вы будете гулять здесь опять?
– Милорд, не думаете же вы, что я изменю маршрут, чтобы избежать встречи с вами? – В ее голосе чувствовалось возбуждение. Она знала, что ей надо уходить, но никак не могла устоять перед соблазном побыть здесь еще немного.
– Видеть вас – самое чудесное, что могло случиться со мной, – сказал Роберт.
– Я должна идти.
– Буду жить завтрашней встречей.
– Мои стражи что-то заподозрили. Я больше не могу задерживаться.
– Можно ли мне поцеловать вашу руку… Елизавета?
– Я не смею дольше тут оставаться.
– Я буду ждать… и надеяться.
– Это хорошо – ждать и надеяться. Увы, это все, что остается нам, бедным узникам.
Она подняла лицо к небу, так что свет упал на него, тряхнула волосами и дотронулась до горла хрупкой белой рукой. Это была замечательная картина, которую Роберт хотел сохранить в памяти.
– Вы так прекрасны, – услышала принцесса его шепот. – Еще прекраснее, чем я вас помнил.
Улыбаясь, она прошла мимо.
Знали ли стражи и друзья Елизаветы, почему по утрам она всегда прогуливалась в одном направлении? Знали, кто тот узник, который смотрел на нее из-за решетки? Если и знали, то притворялись неосведомленными.
Она сидела на траве под окном камеры, прислонившись к стене, смотрела в небо и разговаривала с Робертом Дадли.
Елизавета бранила его, но с нежностью и была так же возбуждена, как когда-то во время самых волнующих встреч с Томасом Сеймуром.
– Итак, Роберт Дадли, вы изменили нашей самой милостивой королеве?
– Принцесса, я служу только одной королеве.
– Тогда, должно быть, это королева Мария.
– Нет, королева моего сердца, королева, которую я всегда буду боготворить до конца моих дней, не Мария.
– Может быть, Эми?
– Ах, не говорите о бедной Эми.
– Не говорить, в самом деле? Бедняжка, мне жаль ее. Ей случилось оказаться вашей женой.
– Я говорю о королеве, – уточнил он. – О единственной в мире, которую я люблю, но которая, боюсь, для меня недосягаема.
– Как ее имя?
– Елизавета.
– Надо же, такое же, как и у меня!
– Вы смеетесь надо мной?
– Роберт, вы распутник. Многие в этом убедились на своем опыте.
– А что мне остается делать, если я знаю, что никогда не приближусь к моей любви? Приходится в отчаянии искать других, похожих на нее.
– Значит, эти другие… эти деревенские девушки… напоминают вам ее?
– Может быть, чуть-чуть. У одной голубые глаза, но волосы не того же цвета. У другой волосы приобретают отдаленное сходство с волосами Елизаветы лишь тогда, когда на них падают лучи солнца. У третьей, как и у нее, белые и хрупкие пальцы, но им недостает совершенства…
– Роберт Дадли, – с вызовом произнесла принцесса, – женщина должна быть совсем глупой, чтобы довериться вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106