— Вы разобрались в чем дело? — спросил Док Дирфорт. Винсент потер большим и указательным пальцами уставшие от резкого света глаза, затем еще раз просмотрел листки отчета.— Честно говоря, я не уверен.— Человек, труп которого мы только что видели в подвале, не умер от утопления.— В этом я не сомневаюсь, — согласно кивнул Винсент. — Отчего бы он ни умер, только не от удушья.— Как видите, — продолжал Док Дирфорт, указывая на бумаги в руках Винсента, — ни он, ни его родственники никогда не страдали сердечными заболеваниями. Это был совершенно здоровый тридцатишестилетний мужчина; несколько лишних килограммов — и не более того...— Он умер от обширного инфаркта миокарда, — добавил Винсент. — Сердечный приступ.— Спровоцированный вот этим. — Дирфорт наклонился к столу и ткнул пальцем в документ.— Вы обработали данные на компьютере? Док Дирфорт покачал головой.— Не забывайте, для всех это “случайная смерть в результате утопления”. Пока, по крайней мере.— А что скажут о задержке вашего отчета у главного патологоанатома? — Винсент передал бумаги Дирфорту.— У меня ведь могли возникнуть кое-какие проблемы с семьей покойного.Дирфорт взял папку под мышку и вывел Винсента из лаборатории, погасив за собой свет. * * * Жюстина сидела на краю дивана, поджав ноги и обхватив руками колени. Ее открытый блокнот лежал перед ними на невысоком кофейном столике. Дождь стих и превратился в мелкий туман, но оконные стекла были по-прежнему мокрыми.— Расскажи мне о Японии, — попросила она неожиданно, вплотную приблизив лицо к Николасу.— Я не был там очень долго.— Какая она?— Другая. Совсем другая.— Ты имеешь в виду язык?— Да, и язык тоже, разумеется. Но не только. Ты можешь поехать во Францию или в Испанию, и там тебе придется говорить на другом языке. Но мыслят там, в общем-то, так же.Япония — другое дело. Японцы ставят в тупик большинство иностранцев, даже пугают их, что, в сущности, странно.— Не так уж странно, — возразила Жюстина. — Любой человек боится того, чего он не понимает.— Но некоторые сразу же понимают и принимают Японию. Одним из таких людей был мой отец. Он любил Восток.— Как и ты.— Да. Как и я.— Почему ты сюда приехал?Николас смотрел на ее лицо, меняющееся с наступлением сумерек, и думал о том, как могла Жюстина быть такой проницательной в своих вопросах и в то же время такой уклончивой в ответах.— Значит, ты приехал сюда и занялся рекламой. Он кивнул.— Выходит, так.— И оставил семью?— У меня не было семьи.Эта холодная жесткая фраза пронзила Жюстину, словно пуля.— После твоих слов мне даже стыдно, что я никогда не разговариваю со своей сестрой. — Она в смущении отвернулась от Николаса.— Должно быть, ты ее ненавидишь. Жюстина откинула голову назад.— Ты жесток.— Правда? — Николас искренне удивился. — Не думаю. — Он снова посмотрел на Жюстину. — Она тебе безразлична? Это было бы еще хуже.— Нет, она мне не безразлична. Она моя сестра. Ты — ты не сможешь это понять.Последние слова Жюстины прозвучали неуверенно. Николас понял, что она собиралась сказать что-то другое, но в последнюю минуту передумала.— Почему ты не расскажешь мне о своем отце? Ты говорила о нем в прошедшем времени — он что, умер?Глаза Жюстины затуманились, будто она смотрела на огонь.— Да, можно считать, что он мертв. — Она поднялась с дивана, подошла к аквариуму и стала напряженно в него всматриваться, словно ей хотелось уменьшиться в размерах, прыгнуть в соленую воду и слиться с ее беззаботными обитателями. — В конце концов, какое это имеет для тебя значение? Мой отец во мне не живет — я не верю во всю эту чушь.Тем не менее, голос Жюстины говорил обратное, и Николас подумал: “Что же сделал ее отец, раз она его так презирает?”— А твоя сестра? — спросил он. — Мне это интересно, ведь я был единственным ребенком в семье.Жюстина отвернулась от аквариума, и отраженный от воды свет причудливыми бликами упал на ее лицо. Николас представил себя вместе с ней на дне моря: стройные водоросли, слегка колеблющиеся в глубинных потоках, посылающие друг другу вибрации в неторопливой беседе.— Гелда. — В голосе Жюстины появился странный оттенок. — Моя старшая сестра. — Она вздохнула. — Тебе повезло, что ты один в семье; есть вещи, которые нельзя поделить.Николас понимал, что бессмысленно винить Жюстину за недостаточную откровенность, и все же его раздражала ее упрямая скрытность.Внезапно он почувствовал острое желание разделить ее тайны — ее унижения, детские обиды, ее любовь и ненависть, ее страхи, стыд, — все то, что делало ее такой, какая она есть, непохожей на других и пленительно несовершенной, как диковинная жемчужина. Загадка Жюстины манила Николаса; он был как пловец, который выбился из сил и чувствует, что вот-вот опустится на дно, понимает, что замахнулся слишком высоко, не рассчитав свои силы; в то же время он знает, что где-то рядом, в нем самом, лежит ключ к спасению, к скрытым резервам, которые могли бы вынести его к далекому берегу.Но Николас, по крайней мере, подсознательно, хорошо знал эти скрытые силы и боялся снова столкнуться с ними, увидеть их ужасные лики. Когда-то с ним это уже было... и он едва не погиб. * * * Они вышли из дому. Вечерние облака умчались на запад, и небо, наконец, прояснилось. Звезды мерцали, как блестки на бархате, и им казалось, что они окутаны шалью, сотканной специально для них.Они шли по пляжу, вдоль берега; море отступало, повинуясь силе отлива. Они цепляли ногами выброшенные на песок водоросли и вздрагивали от боли, наступая на острые обломки крабьих панцирей.Прибой набегал невысокими, тускло светящимися гребнями. Кроме них на пляже никого не было;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152